Блошиный рынок - [14]

И все, кроме месье Раевского — он только похлопал в ладоши, — поднялись со своих мест, и выпили за здоровье Таратуты, и даже мальчики — Валерик и Толик — покивали ему с другого конца стола и сделали руками жест, означавший, что — как уже заметил Валя-часовщик — ошибки в жизни случаются с каждым и что они просят не держать на них зла. А коньяк был и вправду замечательный, редчайшего букета армянский коньяк, и Таратута, выпив, почувствовал, как теплеет у него в груди и как странное чувство успокоительной усталости сменяется успокоительной беззаботностью и легкостью.

А Валя-часовщик налил ему еще, и Таратута, неожиданно для самого себя, спросил:

— Скажите мне, Валя... Это ничего, что я вас так называю?

— А как же вам еще меня называть?! — удивился Валя-часовщик.

— Хорошо. Скажите мне, Валя, объясните мне — а почему, собственно, вы так со мною возитесь?! Вы же могли просто уехать...

— Семен Янович, что вы говорите?! — с искреннею обидою в голосе перебил его Валя-часовщик и даже всплеснул руками. — Мы же не какие-нибудь бандиты, чтобы оставить человека лежать на улице в бесчувственном состоянии... Тем более, что, по сводке погоды, к вечеру ожидается дождь! Нет, мы взяли вас в машину, чтобы отвезти домой. Но когда мы посмотрели ваши документы и увидели, что, во-первых, вы шахматист, а я вам уже сказал, какое уважение я имею к этой игре... И что, во-вторых, вы живете в гостинице, так мы решили привезти вас лучше сюда... Ну, а уже здесь, Вано — тот, который сейчас говорил тост, — он узнал вас... Он видел, как вас сегодня забирали в милицию, за то, что вы требовали освободить Михаила Моисеевича Лапидуса...

Таратута усмехнулся:

— И вы решили, что я из ваших?!

Валя-часовщик искоса, слегка прищурясь, посмотрел на Таратуту, медленно покачал головой, и лицо его на какую-то долю секунды изменилось до неузнаваемости — оно вдруг стало умным и немножко печальным.

— Нет, Семен Янович, — негромко сказал Валя-часовщик, — вы не из наших! И не дай вам Бог стать когда-нибудь нашим! И поверьте, что я это говорю вполне серьезно...

— А почему?

— А потому, Семен Янович, что ни один человек из тех, что сидят сейчас за этим столом, не знает, что будет с ним завтра, и не может спать спокойно. А здесь — и вы опять-таки можете мне поверить — сидят люди, у которых есть деньги... Они, конечно, не Онасисы или Ханты, но они могли бы многое себе позволить... И не имеют этой возможности... Поганая "Волга", на которой я езжу, так она тоже, официально, мне не принадлежит... Один уважаемый доктор наук дал мне, будто бы, доверенность, что я имею право пользоваться его машиной... Но ОБХС к этому доктору наук не ходит, оно ходит ко мне... А уважаемый доктор наук содрал с меня за эту старую рухлядь вдвое больше, чем стоит новая "Волга". Но я не могу иметь свою машину, потому что я сижу в подворотне на Карла Маркса, бывшей Екатерининской, и чиню часы... И все, Семен Янович, в этом роде! Круговорот азота в природе! Да, кстати, а каким образом вы знакомы с Лапидусом?

— А я с ним не знаком! — сказал Таратута, снова и намного внимательнее, чем в первый раз, разглядывая сидящих за столом. — Мне просто рассказали о нем, и я...

Не договорив, он задержался взглядом на курносой девчонке в форме стюардессы, спросил:

— А вон та стюардесса, она из ваших?

Валя-часовщик улыбнулся:

— Катюша? Из наших. У нас, Семен Янович, налажен воздушный мост Одесса-Тбилиси. Вы же понимаете — далеко не все можно посылать по почте... Катюша — это наш лучший связной...

Он наклонился к Таратуте, тихо спросил:

— Интересуетесь, Семен Янович? Вы скажите, это можно устроить.

Таратута смущенно поежился, снял очки, подышал на стекла, протер их платком, надел:

— Но она же девчонка, Валя! Ей же лет семнадцать, не больше.

— Восемнадцать, для точности! — засмеялся Валя-часовщик. — Но это не имеет значения! В женщине, Семен Янович, значение имеет не возраст, а вес. Если больше, чем тридцать пять килограмм — то все в порядке. Меньше чем тридцать пять — можно получить неприятности...

И, окончательно развеселившись, Валя-часовщик громко окликнул:

— Катенька, деточка! Скажи дяде Вале, какой у тебя будет живой вес?

— Сорок четыре, дядя Валя! А что?

Валя-часовщик снова засмеялся и игриво толкнул Таратуту плечом:

— Вот видите, Семен Янович?! Но только, между прочим, я имею к вам лучшее предложение... Я даже удивляюсь на самого себя, как я об этом сразу не подумал... У меня есть две хорошие знакомые — Лида и Тоня... Вы смотрели, Семен Янович, кино — "Королева Шантеклера"? Так вот — эта самая королева — она может, как говорится, бегать Лидочке и Тоне за пивом... У вас в гостинице, Семен Янович, я надеюсь, отдельный номер?

— Отдельный.

— Ну, вот! — удовлетворенно кивнул Валя-часовщик. — Когда наш небольшой товарищеский ужин закончится, вы идите домой и ждите... Я отвезу месье Раевского, потом я заеду за Лидочкой и за Тонечкой. А потом мы приедем к вам...

— Друзья мои!..

Это опять с бокалом в руках поднялся пожилой грузин- тамада и, когда все сидевшие за столом замолкли, проговорил прочувственно, торжественно и негромко:

— Дорогие мои друзья! Я хотел бы, я очень хотел бы, чтобы сейчас, в эту минуту, в эту долю мгновения, остановились бы все часы на свете, как они почему-то останавливаются у нашего друга Вали-часовщика...