Блондинка вокруг света, или I did it my way - [15]

В очередной раз задаю «Будде» глупый вопрос, наблюдая, как он подогревает зелье на ложке:

— Может, бросишь? Зачем тебе это надо? Хватит уже. Пойдём пива попьём лучше.

Как будто героинового наркомана можно убедить такими слабыми аргументами.

— Да ты что. Я же худеть начал. Я же всю жизнь похудеть мечтал, — отвечает он ватным языком, блаженно улыбаясь.

Он больше не закрывает дверь в свою комнату. К нему может прийти кто угодно и забрать что угодно, если это, конечно, не героиновая ложка.

Зелье в ложке над свечой начинает пузыриться.

— Ты же ещё книгу не дописал, — последний, самый сильный аргумент.

— Всё, оставь меня в покое! Ты чё ко мне пристала?! — наконец огрызается «Будда». — Ты мне худеть мешаешь, неужели не понятно?!

Потом, всю ночь, он бродит полуголый по пляжной деревеньке, размахивая индийским флагом, который сорвал с чьего-то мотоцикла, и ватненько напевает «Интернационал». На лице добрая, блаженная улыбка. Знатоки говорят, что это уже и на героин не похоже. Это что-то другое. Кто его знает, героин не героин, а сколько уже народу так загнулось! Всего за те несколько дней, что меня не было на пляже, он потерял около десяти килограммов! Кожа висит на нём складками, как одежда с чужого плеча. Вот я опять собираюсь уезжать на несколько дней и с болью думаю: «Что же от него за эти дни останется?»

Наутро мы заходим к нему в последний раз. Дверь нараспашку, он сидит, развалившись на стуле, подперев голову рукой, и тупо «медитирует» над своей наркоманской ложкой и пакетиками с порошком. Он нас замечает, но удовольствия не проявляет. Наоборот, всем своим видом обозначая неудовольствие, демонстративно начинает готовить очередную порцию. Когда он заряжает этим «ацетоном» шприц, я сую его мобильник в свою гоанскую набедренную сумку.

— Всё, мы пошли. Приятного трипа.

Он бросает на нас раздражённый взгляд:

— Валите.

Решение принято. Звоним папе в Москву. Сдаём его, можно сказать.

— А вы кто?

— Да мы никто, просто соседи.

— А зачем вам это надо?

— Да вот, человека спасти благородно пытаемся.

— А вы какое отношение к этому имеете?

— Да просто живём на одном пляже с ним.

С того конца трубки фонит негативом. Это можно понять. Кому хочется такое услышать? Неловко.

Я пытаюсь оправдываться:

— У нас тут как в пионерском лагере. Весело. Много интернациональных друзей.

Это было неуместно. Молчание. Хорош пионерский лагерь!

— Он нам всем нравится. Парень, вообще-то, неплохой, вот и пытаемся что-то сделать…

Ну, кто мог подумать, что он подсядет? Он казался таким самодостаточным! Никогда не знаешь, как человек отреагирует на наркотик. Я даю папе точный адрес. Он прилетает следующим чартером.

«Будду» забирают домой, с ремнём, как школьника. Думаю, в знак благодарности, он обзывает нас последними словами, покидая Индию.

Может, и правда, надо было его оставить в покое? Что, нам больше всех надо? У каждого свой выбор. Не знаю. Такая вот дилемма. Хорошо, что у него был кто-то, кто мог его забрать. Сколько уж их покидало Гоа в ящике! Но больше, я, наверное, так не сделаю. Моя наивная отзывчивость смывается воздухом свободы. Каждый решает для себя. Точка.

Гоа опустел. Начались дожди. Смотреть, как гаснут последние наркоманы, я не желаю. Весь поток идёт на север. Я устремляюсь вслед за потоком, в великие Гималаи.

Индийский поезд. Три полки, а не две. Причём иностранцам стараются дать самую верхнюю полку, чтобы были подальше от местных. Индийские пассажиры не спускают с них глаз ни на секунду.

Пахар Ганж — район Дели, где останавливаются путешественники. Мокнущая помойка во всей красе. Едва ли не самый шокирующий быт, который я видела в жизни.

В центральной Индии нельзя просто проехать напрямую из города в город. Каждый раз нужно возвращаться в Дели.

Окно моего номера в Дели выходит в коридор. В него постоянно заглядывает мальчик-работник, приходится закупорить окно, несмотря на жару.

Рестораны, гестхаусы, велорикши и лжесвятые. На улицах Пахар Ганжа — толпы шарлатанов, притворяющихся саду (святыми). Нежелание разбираться в их подлинности — одна из причин моей неспиричуальности. По похожей причине я и политически неграмотна.

Беру велорикшу. По дороге вижу, как парень гонит битой из дома обезьяну. Обезьяна выпрыгивает из окна и несётся по крышам, держа в руке нечто похожее на кошелёк.

Чем больше путешествую, тем больше понимаю, насколько шокирующа Индия. Если хотите культурного шока в каждой новой стране, оставьте Индию напоследок. Если бы я только начинала путешествовать, я бы так и сделала. После ошарашивающей Индии всё кажется умеренным и спокойным. А ещё Индия не всем сразу нравится, сначала нужно «присвоить» её себе.

Спальный автобус в Дарамсалу. Вместо сидений — двуспальные лежаки. Мне даётся несколько вариантов лежачих попутчиков. Индийский парень с загоревшимися надеждой глазами: «Вот попёрло!» Тибетский монах в бордовом платье и французская женщина с ребёнком. Я наотрез отказываюсь от парня, тибетский монах наотрез отказывается от меня, остаётся французская женщина с ребёнком. Я поднимаю бучу: я, мать и ребёнок — это уже три, а не два человека на лежанке. Как ни странно, служащие входят в положение и расселяют нас в соответствии с нашими убеждениями. В результате у меня остаётся отдельная двуспальная лежанка.