Блондин обеего цвета. Взаимная повесть. [Сюрреалистический рассказ] - [8]

И в этот самый последний момент я заметил, что личная супруга его самого смотрит интересом на мое направление, скромный блондин!.. конечно, небольшая дама возраста, без талии фигуры, назовем это девушкой, мне все равно — я теперь несчастный обладатель мужчины отказа!..

15. То же самое место

Теперь, когда наша общая жена искусства… люблю ласкать ее шрам верхней губки, образован при участии его самого, путем падения лампы гостиницы страстный момент окончания. Вставляю глаз этой бедной обобщенной супруги в мое творчество улицы, также руку и нос, по частям остальной организм, кроме мест неприличия, который пришлось изучить снизу доверху, доставляя ей местную ласку мужчины, к которой привыкла… даже лошадь — давал ее черты в виде символа, ухитрился вставить одну постановку ее могильные холмики грудей, едва прикрытые чашкой железа, концертная жалость… холмики особенно дороги мне: там захоронена бывшая юность, до конца испитая большим человеком… всегда участвует с нами во время нежной постели — как дух между органов! Грубость кровати себе не могу разрешить, не воспитано детством, но прошу ее всегда рассказать, как он мог: милое воспоминание, для чего и держу… Ах, так много желаю потом рассказать! сейчас не стану… как пробовал ухаживать его первичная дочь, дитя любви остановившегося брака… веселая разросшаяся дева черноты, была бы милый товарищ неотклонности чувств, но конечно с законного срока расцвета, мы не нарушаем кодекс уголовной моральности, в основных его чертах, не считая устаревшие пункты привычки… признался ей общая школа музыкального детства, разумеется соврал… а все-таки я передал косвенно ему! горячее вещество моего обожания! когда добился период жены, но сама напросилась, я у нее последний из уже любимых раньше… сперва она не знала, простила заранее, пусть я исправлюсь: это привычная болезнь первой ступени любовное место, бывает всегда кто испытал нашу тайну, половой запретный орган заднего мужчины, навсегда поселяется палочка большой эстафеты, неудобство наклонности нашего круга, именно отдал ему как подарок… это и есть представитель вещества моей несчастной любви… эх, а ей подарил застекленную бабочку радуги… мне взамен подарила прибор иностранца, их серебряный рубль, а внутри не простой: врезанная пилка и турецкие ножницы-яркий маникюр всех конечностей меня… нет! об этом потом… ему подсунул деву основной заграницы, принял только на время, потом отказал, обиделся западной привычке отсутствия женской невинности… об этом после!., очень я надеялся дальнейшие поступки нашей дамы измены, если будет поступать, как начало со мной, то всегда принесет в милый дом со стороны производства дорогой мне аромат вышестоящего мужчины обладания поддержкой… но конечно! все отдаю один единственный трепет его самого!., о, не упоминайте, это больно: тем же самым концом, то же самое место…

16. На этом свете, товарищ!

Герои хлебного поля — Труженики сельских людей

ДВОЕ ЗА ШТУРВАЛОМ

(очерки наших лет)

Хлебное поле для Дмитрия Фомича — одно душевное волнение. Греет солнышко, перебирает лучами колоски— радуется сердце. Налетит шквальный ветер да еще с проливным дождем, распотрошит ниву, придавит к земле, тревожно станет на сердце.

— Ну, что он разошелся именно здесь? Перекрутил все, перевертел, растоптал. — Соскочив с мостика комбайна, Дмитрий Фомич поправляет полеглые хлеба. И приговаривает — Прибило, и боятся головушки от земли поднять. Колосья — как дети малые — грубости не терпят, нежности хотят.

Посмотрел в сторону: там, среди сплошной нивы, развернулся комбайн и поехал к дальнему краю поля. Хлеба нынче выдались славные…

— Старается человек, — одобрительно произнес Дмитрий Фомич. — Так и норовит отобрать у меня красный флажок…

Задумался… — а что задумался, что задумался! тут задуматься нечего, не дай флажок, не отдай никому, не дай флажок родной маме возраста, будь всегда первый! готов наступить! прочел газете бодрости, откровенная правда за номером 20116—очень накопилось уже достаточно правды на этом свете, товарищ!

17. Человек незаметности

Хотя большой и невозможный талант, но смело вытеснил его как учитель студентов, на этот счет мои твердые мысли, легче ему и полезнее делу, могу объяснить. Гений кисти вообще ничему не научишь, во-первых, а коллегу декорации обучу только я, исключая армянский элемент самоучек, лучше совсем оставлять без оплаты. Большой человек не может знать наших маленьких хитростей, не говоря уже отсутствие твердости с кадром, другое дело я: даже если дедушка был основатель плаката, занимал предыдущее место, у него все учились, включая и я, но сам ты бездельник большой высоты — будешь навсегда удален моих курсов. Будущий коллега должен быть особой, кусачей породы, не ленясь вполне здоровый эгоизм наступить чужое горло успеха, но только духовный метод фигуральности, никогда не вступая драку опасного реализма, выходя пандус Невского проспекта кисть и декорация не ждут веселую дылду, а только небольшой, но уплотненный человек незаметности.

18. Тело и кисть

Наконец получил бытовую совместность супруги, а не только случайность в служебном углу или дальняя дача, где она плакала близость возможной измены: пусть теперь готовит для меня его похлебку супа ежедневности, от меня помощь пестика ступки, не больше. Если б не была его многолетняя дама, никогда не привлекал свое хозяйство, полсуток лежит, лень даже вымыть стакан повторения… в туалете все течет, все изменяется, никогда не позаботится вызвать мастера заделки… ужин исключительно только в одном колбасном виде, а это чревато!.. И все-таки она, чем бытовая столовка, не могу обонять кулинарию отвращенья: пирожок с копытом, ватрушка начинения несвежее вымя, нет! я вымени ее не знаю и не хочу узнавать в моем возрасте это вымя отравы. Правда, давно не привык много есть, что дает только силу отдачи в сидение стула вместо отдачи работы ума. Когда-то отрезали четверть желудка, но теперь вырос снова до полной длины, даже приняли в партию: туда без нормальности члена нельзя.