Блокадный ноктюрн - [20]
Так и шли они, командир роты, ее политрук и три взводных. Шли и думали о конце войны. Войны, итог которой зависел от этих пяти человек, шагавших по грязи ленинградских болот и подтягивавших полы шинелей. От этих пяти и еще от миллионов других людей, защищавших свою Родину в других местах. В таких же маленьких, в таких же грязных, в таких же исковерканных полях, лесах, степях.
Такие же маленькие, такие же грязные, такие же исковерканные — рядовые, сержанты, лейтенанты, капитаны, майоры, полковники, генералы, маршалы…
Каждый — по-своему.
Каждому — по-своему.
Утро на войне не обязательно наступает с восходом солнца. Иногда оно начинается вечером. Вот именно в этот день рота старшего лейтенанта Смехова начала свое утро после заката.
Уже были получены пайки и новые автоматы, уже старшина Симбаев оприходовал продукты и спирт, уже санинструкторы в очередной раз проверили свои запасы… Но как не изворачивайся — времени всегда мало. Вот только улеглись под дождем, только задремали… А что еще солдату надо на войне? В любую свободную минуту — либо поесть, либо поспать. И чтобы баба рыжая приснилась.
Но вот и темнеет.
Каждому, кто открыл глаза после усталой дремы показалось, что он проснулся последним. Лес, затянутый осенним уже туманом, шумел сотнями голосов, гремел сотнями котелков, лопаток, винтовок, противотанковых ружей.
Рота старшего лейтенанта Смехова зашагала навстречу Чертовому мостику и Ленинграду.
— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант? — крикнул Кондрашову один из бойцов.
Лейтенант оглянулся. Мелкий, белобрысый солдатик в натянутой по уши пилотке и все равно не спасавшей от струй дождя, бегущих по лицу, улыбался во весь рот:
— Товарищ лейтенант, а куда мы идем?
Вместо ответа лейтенант махнул рукой в сторону грохочущего горизонта.
Рядовой не отставал:
— Не, ну это понятно… Ленинград там, все дела… А куда конкретно-то?
Кондрашов снова махнул рукой и прикрикнул:
— Разговорчики в строю!
Бойца он помнил. Помнил, как он играл в «буру на интерес» в вагоне, как козырял своими татуировками, как хвастался самодельной «финочкой». На какой-то станции он выменял пайку хлеба на часы. Потом хвалился перед взводом:
— Бум-бил, бум-бом! Уже двенадцать! А в лагере обед дают! Товарищ лейтенант, чо как у нас с обедом-та?
Почти каждую фразу он начинал со слов: «Вот у нас в лагере…»
Командир взвода помнил, что этот рядовой сел в сороковом году за хулиганство на три года. Что в сорок втором пошел на фронт, добровольно поменяв барак на окоп. А вот как зовут этого «социально близкого» — не помнил. Очень уж у Кондрашова была плохая память на имена.
Белобрысый продолжал болтать:
— Уууу… Начальник! Молчаливый какой! Пономарев! Ты как приближенный к анпиратору, скажи!
— М? — отозвался замкомвзвода.
— Куда идем, грю?
— Знамо дело, на войну. Дыхание береги. Сдохнешь же.
— Да что бы Сашка Глаз да сдох бы? Вот у нас в лагере все знали — если я за что возьмусь — так сразу дело выгорит! Я удачный, небось не знал? Еще узнаешь!
— Не зуди ты, урка…
Кондрашов вспомнил как зовут рядового. Глазунов фамилия. Александр. Двадцать третьего года рождения. Вспомнил и опять забыл…
Вдруг свист разорвал черное небо.
— Ложись! — визгливо закричал кто-то впереди.
— Надеть каски! — заорали командиры взводов.
Бойцы бросились в разные стороны, валясь в грязь ничком. А грязь эта взметнулась грохочущими огненными фонтанами.
Артналет фрицев был короток. Пара-тройка разрывов и все. Даже и не зацепило никого. Только у Кондрашова горячим касанием осколка сбило фуражку. Форсанул перед взводом, ага. Пришлось, все-таки, каску надеть.
И снова рота зашагала к позициям, нервно и зло перешучивась. Зашагала, но недолго. Последний километр пришлось ползти, прячась по рытвинам и воронкам. Немец не спал. Он бил и бил по траншеям и окопам нашей передовой минометами, пулеметами, орудиями. Впрочем, наши отвечали тем же.
На передовой спокойной ночи не бывает. Потому как это передовая. Даже в самые тихие дни здесь идет война — разведка боем, охота снайперов, поиск языков… А уж в дни наступления — тем более.
«Чертов мост» оказался просто кучей раскиданных в разные стороны бревен. На черной поверхности Черной речки отражались осветительные ракеты, делавшие ночь — днем. И в этом синем, мертвенном дне изуродованная земля громоздилась могильными холмами.
Рота ползла по этим рытвинам к полоске траншеи, где ее ждали на смену измученные бойцы восьмой армии.
Прыгая в эту траншею, они не смотрели в глаза друг другу. Бойцам роты Смехова было страшно смотреть, а бойцам, продержавшимся в этом аду было… Все равно им было куда смотреть. В этих глазах плескалась опустошенность и усталость.
— Сядь, лейтенант! — крикнул Кондрашову какой-то сержант. — В ногах жизни нет!
Кондрашов послушно уселся в лужу на дне траншеи, поправляя каску.
— Блиндаж твой — там, — махнул он рукой. — Не блиндаж, одно название, конечно! Связь рвется каждые пять минут! Теперь смотри!
Сержант встал над бруствером:
— Смотри, говорю!
Кондрашов послушно встал, прикрывая каску рукой. Сержант заметил его смешной жест и немедленно засмеялся:
— Первый раз, что ли? Ничего! Тоже первый раз когда-то был! — потом сразу без перерыва он закричал дальше, — Смотри, пулеметы — там и там. Атака будет — в рост не ходи — ползком. Покрошат иначе.
Полночь, XXIII век. Человечество атаковано враждебной инопланетной расой. Разучившись воевать за три столетия мира, будучи не в состоянии защитить родную планету, земляне призывают на помощь фронтовиков из прошлого, самых умелых, отчаянных и беспощадных бойцов в человеческой истории – офицерский штрафбат Красной Армии, павший смертью храбрых триста лет назад, а теперь воскрешенный, чтобы вновь «искупать вину кровью».С Великой Отечественной – на Звездные войны! Со Второй Мировой – на Первую Галактическую! Из 1944 года – в открытый космос! На взлет идут штрафные батальоны!
Когда человечество в опасности, а отвыкшие от войн, избавившиеся от гена агрессивности земляне XXIII века не в состоянии противостоять инопланетному вторжению – кого звать на помощь? Кто спасет Землю от завоевания, а род людской – от поголовного истребления? Лишь те, кто однажды уже уберег Европу от геноцида и «коричневой чумы». Лучшие бойцы всех времен и народов, закаленные в горниле самой страшной войны в человеческой истории. Русский штрафбат из 1944 года. Смертники, «искупившие вину кровью», павшие в ХХ веке – и воскрешенные 300 лет спустя, чтобы отстоять уже не только Россию, но всю планету.
Первые семь дней после переноса территории бывшего СССР из октября 2010 года в 22 июня 1941 года – глазами разных людей: от безработного и пенсионера, до главы районной администрации и сотрудника прокуратуры. Непохожие герои, диаметрально противоположные убеждения, уникальные судьбы – в фантастических обстоятельствах.
На самом деле я не воевал и не служил. Так случилось. Однако война живет в сердце и крови с весны 1996 года, когда я впервые на ней побывал. На Волховском фронте, весной 1942 года. Я не оговорился, я попал на ту войну в качестве похоронной команды. Обычно нас называют поисковиками, однако мы именно похоронная команда. С тех пор я так и остался на той войне. Лезнинский плацдарм, деревня Пёхово, плацдарм Водоса, болото Невий Мох, Мекензиевы горы… 59-ая армия Волховского фронта, 1 МВДБ Северо-Западного фронта, Приморская армия 4-го Украинского фронта.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.