Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье - [69]

Когда началась война, Ефрем ушел в партизанский отряд старшины Петренко — главным образом потому, что не мог уже выносить ежедневных скандалов с женой, голословно обвинявшей его в мужской несостоятельности. Ну, и еще, конечно, хотелось, чтобы его считали героем.

Но героем его по-прежнему никто не считал. В отряде он долгое время был на птичьих правах — Ефрем, подай то, Ефрем, принеси это. В первом же бою с немцами Ефрем обмочился от страха, и это незначительное происшествие долго служило товарищам по оружию темой для дурацких шуток. В конце концов, устав от постоянных насмешек и пренебрежительного отношения партизан, Ефрем решил переметнуться на сторону немцев.

К этому решению его подтолкнула гибель командира Петренко. Если уж такой опытный боец оказался слабоват против фрицев, то чего ждать от тупых крестьян, ничего не понимающих в воинском деле? Жигулин догадывался, что рано или поздно немцы всерьез примутся за партизан, и тогда его не спасет даже чудо. А умирать ему очень не хотелось — тем более умирать среди людей, которые никак не могли забыть ему мокрые подштанники.

Но осуществить задуманное оказалось не так-то просто. Другой бы, может, сразу побежал, но Ефрем был мужиком умным. Много ночей он провел без сна, пытаясь представить себе, как будет происходить его разговор с немцами. Во-первых, он не умел говорить по-немецки, а значит, нужно было общаться с ними через старосту. Староста в Пружанах был мужиком хитрым, и Жигулин не исключал, что, кланяясь немцам, он одновременно поддерживает дружбу и с партизанами. А это означало, что обратившись к старосте, он подвергал риску свою драгоценную жизнь — вдруг тот посчитает, что ему выгоднее сдать будущего предателя лейтенанту Титоренке?

Да и потом — что он скажет немцам? Выдаст местонахождение партизанского отряда? А если они решат разгромить отряд не сразу, а через несколько дней? Где все это время ему прятаться? А если вернуться в отряд, то где гарантии, что айнзатцкоманда не размажет его по кочкам вместе с остальными партизанами?

Жигулин думал, размышлял, терзался сомнениями и никак не мог сообразить, что ему делать. На всякий случай он запоминал разные сведения, которые могли пригодиться немцам, и ждал своего часа.

Час пробил, когда Титоренко привел в отряд разведчиков из Москвы, и велел Жигулину отвести их к кузнецу.

Вот это был бы номер, думал Ефрем, провожая московских гостей в Пружаны. Шутка ли — выдать полицаям такую птицу — крупную, залетную! За это немцы его сразу же отметили бы и наградили. Хоть кто-нибудь, наконец, оценил бы его, Ефрема Жигулина, по заслугам!

И все равно проклятая нерешительность почти до самого конца его не отпускала. Поэтому, вместо того, чтобы сразу бежать к полицаям, Ефрем решил на минутку заскочить домой. Ну, поинтересоваться, чего там нового на селе, дать сыну дежурного леща — ни за что, просто сын был единственным человеком, от которого Жигулин не боялся получить сдачи, опрокинуть стопку для храбрости. Ну, заскочил. И застал свою жену Фросю со старостой.

Другой бы, может, полез драться — но не Ефрем. Разозлился он, конечно, ужасно — одно дело знать, что супруга твоя спит со всеми мужиками деревни, другое — видеть это своими глазами. Но повел себя, как умный человек, а не тупой баран.

— Вот что, — сказал он старосте, который, зная трусоватый нрав Жигулина, особенно и не волновался, — оделся сейчас быстро и бегом к немцам! Кто сейчас тут у вас главный?

— Оберлейтенант Мольтке, — буркнул староста, подозрительно буравя Ефрема взглядом. — Тебе что?

— Вот к нему и беги. Скажешь, что я велел передать — в доме кузнеца Крюкова двое советских разведчиков с самой Москвы! Все понял? И если забудешь упомянуть, что это я их заложил — то я тебя!

До того Ефрем вошел в роль, что замахнулся на старосту. И староста, торопливо натягивая брюки, даже втянул голову в плечи.

Жигулин наконец-то почувствовал себя сильным и решительным. Влепил дуре-Фроське леща, чего раньше никогда делать не осмеливался. И она, шлендра такая, даже не пикнула!

Правда, потом, в доме Крюкова, когда к кузнецу неожиданно приперся сосед за махоркой, Жигулин снова перетрусил. Подумал, что это уже полицаи пришли. Но те решили устроить засаду и начали пальбу, когда разведчики вышли из дома. Крюков решил отстреливаться, но пока, отбросив костыль, лез под кровать за спрятанным автоматом, Ефрем разрядил ему в спину свою винтовку. И это тоже было приятно.

А потом ему оставалось только выключить в доме свет и лечь на пол, чтобы полицаи случайно не подстрелили…

— Не волнуйтесь, — брезгливо сказал Доннер. — Если информация, которую вы сообщили нам, верна, мы направим вас в диверсионную школу под Смоленском. Там вас никто не найдет. Но сначала вы должны помочь нам допросить связника партизан.

Когда Дайна переходила мост, ей показалось, что за ней наблюдают. Ощущение было таким явственным, что она остановилась посреди моста и оперлась на перила, как будто рассматривала реку. На самом деле она, чуть повернув голову, посмотрела назад.

Там шли, держась под руку, парень с девушкой. Ничего особенного, просто прогуливающаяся влюбленная пара. Парень худой, с длинными, почти до колен, руками. Девушка высокая, ростом со своего кавалера. В руках — букетик простеньких цветов.