Блок-пост - [25]

О, если бы все можно было вернуть, переписать набело!

Ее сын, которого она в таких муках родила, был бы теперь ее гордостью, а не позором. И есть, чем гордится – мальчик умный, сильный, красивый, имеет настоящих друзей. Если бы она была умнее тогда, не приходилось бы сейчас тайком следить за своим ребенком, часами просиживая перед хрустальным шаром, позабыв про сериалы и поклонников, в тайне радоваться его успехам. И все время думать: как он там, не обижает ли его та, другая? Сейчас не сжималось бы так ее сердце, когда ругали маленького Ника папа и дядя за его проделки. Она бы могла прижимать к своей груди живого мальчика, а не фотографии и отчеты, не изображение в хрустальном шаре.

Бедная женщина очень страдала от своей беспомощности. Она могла видеть своего сыночка, того самого, который совсем недавно казался ей таким противным. Могла видеть, но ровным счетом ничего не могла для него сделать. Не могла даже крикнуть: "Берегись, сыночек, сзади!", когда видела позади него медведя. Конечно, кричать она могла сколько угодно, но для ее сына слова не долетали. Мать переживала, когда он спотыкался, когда обдирал руки, пропускал удары на тренировках. Она, казалось, чувствовала его боль и обиду, видела его синяки и ссадины, но не могла даже приласкать своего ребенка.

Как самое дорогое хранила женщина снимок, сделанный частными детективом. На снимке мальчик лет десяти стоит на плотике и машет кому-то рукой. И такие веселые и довольные глаза у мальчика, ей, кажется, что она слышит заливистый смех сына.

Два Ника, отец и сын, счастливы в своем мире. И отныне нет места в нем для Эгле Д…те. Ее сын скоро назовет мамой другую женщину. Ее сын! Не нужна ему красота и богатство родной матери. И у него сейчас свои связи. Его искреннюю любовь не купишь ни за какие деньги, не получишь шантажом, не выбьешь плеткой, сколько ни бей. И ничего нельзя исправить! Ничего!!! "Я Вас не знаю, госпожа!", "У меня нет мамы!", "Меня мама бросила!". Жить с этим было невыносимо.

И тут женщина вспомнила свое золотое детство и прекрасную юность, в окружение многочисленных нянек, гувернанток, частных преподавателей. Они, подобно цыганскому табору, хороводились вокруг красивой и умной дочери богатых родителей.

Эгле вспомнила, как папа и мама откупались от нее дорогими подарками, наряжали ее как рождественскую елку, и совсем не интересовались, чем живет их дочь. Разве что мать, в припадке показной нежности, изводила ее глупыми вопросами. Все эти кудряшки, зубики, штанишки, первые подружки, эти первые любови – преданности, занимали в жизни родителей такое убогое место, что даже говорить не удобно.

Матушку больше заботило соответствие цветов лака и губной помады. А она сама – ничем не лучше нее.

Всю она жизнь зачитывалась глупыми любовными романами, завидовала героиням кинофильмов, плакала над дешевыми телестрастями. И совершенно не обращала внимания на чувства окружающих ее людей, считая их обслуживающим персоналом.

Всю жизнь мечтала – вот придет он: прекрасный принц на белом коне и увезет ее к вечному блаженству. А единственную настоящую любовь – чистую и искреннюю, прозевала. Единственного мужчину, который любил ее больше жизни – смертельно оскорбила.

Единственный сын ее ненавидит. Даже не ненавидит, а просто вычеркнул свою мать из жизни, как она когда-то вычеркнула его. И не осталось в этом мире никого и ничего, ради чего стоило бы жить. Она не нажила даже настоящих друзей – все одни только "нужные люди". Никому из них она не могла доверить свою тайну.

И богато обставленные апартаменты не радовали взгляд, а, казалось, насмехались над своей владелицей. Эгле позвонила родителям, но мать надменно ей что-то выговаривала: слова скользили мимо сознания. От холода и равнодушия, с которыми мамочка разговаривала с любимой дочерью, казалось, даже трубка покрылась инеем.

Дама была занята с одним из поклонников лет на двадцать моложе нее. Время было дорого – муж мог вот-вот вернуться, а тут эта дочка со своими переживаниями.

Тоже нашла время.

Однажды, погожим летним утром, Эгле нашел личный шофер на одной из ее квартир.

Она была мертва, рядом были рассыпаны таблетки, пузырьки, флакончики, несколько бутылок дешевой водки.

"Никто не виноват! Я сама! Я больше так не могу! Пожалуйста, простите меня, если можете!" – прочитал мужчина в предсмертной записке, приколотой ножом на самой середине стола.

Родители, которым сообщили о самоубийстве дочери, примчались быстрее мысли. Они, брезгливо перешагнув через безжизненное тело, первым делом бросились уничтожать ее архив. Фотографии, газетные вырезки, видеокассеты и компакт-диски, отчеты и счета частных детектив – все, что могло бросить тень на их фамилию, пожирал спасительный огонь. Супруги торопились – утром здесь будут ковыряться следователи, набегут журналисты. То, что они оказались здесь раньше полиции – это уже редкая удача. Опоздай они хотя бы на пару часов, тогда бы ничто уже не спасло их доброе имя.

Хрустальный шар, выращенный одной из колдуний, живущей на одном глухом озерце, показывал бабушке и дедушке, какую то лесную тропинку, по которой два мальчика бегут куда-то, весело переговариваясь, и что-то кричат третьему. Сосны весело переговаривались с кустами, воздух был наполнен зноем и птичьим пением. Один из мальчиков оглянулся, и дедушка узнал его взгляд – ненавистные зеленые глаза бывшего зятя. Пожилой мужчина молча вытащил пистолет с глушителем. Негромко хлопнул выстрел, и ведьмовское изобретение взорвалась миллионом округлых осколков. Каждый осколок что-то показывал, но изображение было таким мелким, что разглядеть там что-нибудь было очень сложно. Минуту спустя это были обычные кусочки горного хрусталя – немые и безопасные. Старушка облегченно вздохнула и, аккуратно сметя осколки в совочек, выбросила все в мусоропровод. Супруги были довольны. Теперь никто ничего дурного не скажет о них. Теперь можно смело изображать безутешное горе.