Близкое поселение - [4]

Подсобка находилась за всеми гримёрками: маленькая неприметная обшарпанная дверца с нарисованной жёлтой шваброй. С первого, да и со второго и третьего взглядов, можно было подумать, что там дворники хранят свои метла и прочую утварь, однако внутри был совсем другой мир. Небольшой по своей вместительности этот мирок был специально подстроен, чтобы расслаблять и успокаивать. Здесь было кресло-качалка, низкая односпальная кровать в углу, массивная настенная лампа у входа, и ещё одна лампа с лампочкой на шестьдесят ват на большом резном столе с туевой хучей ящиков. Особой достопримечательностью этого места было то, что, благодаря проведённым здесь по соглашению с дирекцией работам, сюда почти не поступал звук извне. Дверь и стены были покрыты звукоизоляцией, создавая в комнате полную тишину. Кому-то могло показаться диким, что нету звука, но его это устраивало, он сам этого хотел и не жалел о содеянном. Тишина не вызывала у него чувства беспокойства, как у большинства людей, а наоборот способствовала умиротворению и остроте мышления.

В последний раз оглянувшись, убеждаясь, что никто за ним не последовал, он шмыгнул в комнатку. Его обдало свежей, не загубленной тишиной. Такой тишиной, коя бывает разве что в гробах, да и то не всегда. Скинув пиджак, и с размаху бросив его на кровать, он плюхнулся в кресло-качалку и расслабился. Временно у него был перерыв, несколько минут он мог отдохнуть, не задумываясь ни о ком, а потом снова придётся вернуться к народу, чтоб они не волновались вновь. Но это будет только потом, а сейчас… Сейчас он не думал об этом, просто начал впадать в сон.

— Извините, — негромко сказал кто-то у двери.

Он открыл глаза, судорожно прикидывая, что совершил досадную оплошность, пропустив постороннего. Теперь этот посторонний узнал о его секрете и не замедлит рассказать остальным об этом. Почему-то ему стало не очень хорошо от этой мысли; от головы до пят пробежалась дрожь, все предметы вдруг стали меньше, а руки вдруг утолщились. Он снял очки и потёр глаза. В дверях стоял невысокий человек приятной наружности, вроде бы ровесник ему самому. На незнакомце был длинный экстравагантный халат, надетый поверх пиджака, спортивные тёмные очки и иссиня-чёрная широкополая шляпа.

— Простите, я вас отвлёк? — смущённо продолжил незнакомец, неуклюже вползая в комнату и прикрывая за собой дверь, — нет? Я просто увидел, что вы не заняты, вот и решил, дай, думаю, зайду. Ведь так редко случается встретить такого великого человека, как вы, а уж тем более поиметь возможность поговорить с ним наедине, — с этими словами он замялся.

В комнате быстро становилось душно. Вытяжка пару дней назад немного поломалась и тянула воздух довольно слабо, хватало на одного человека, но он был учтив и не стал прогонять незнакомца. Лишь слабо растянул губы в улыбке.

— Нет, не отвлекли, я просто хотел полежать, а, впрочем, это не важно. Давайте я дам вам автограф.

— Автограф? — замешкался незнакомец. — Автограф, автограф, автограф… Конечно автограф… Я хотел бы вас ещё кое о чём попросить. Владимир Игоревич, а можно я вам длинный текст надиктую?

— Ну давайте попробуем, — хмыкнул Владимир Игоревич.

Незнакомец судорожно стал шарить руками по карманам в поисках бумаги. Искал он долго и с таким усердием, что, казалось, готов был разломить стену и использовать её заместо бумаги. Но вот, наконец, бумага была найдена в одном из многочисленных внутренних карманов плаща, а вместе с ней образовалась и ручка.

— Пж-ж-жалте, — радостно протянул незнакомец, протягивая немного дрожащими руками найденное добро.

Владимир Игоревич меланхолично взял бумагу, ручку, и переставил кресло-качалку поближе к столу. Там он привычным движением протёр локтём поверхность, хотя она и не была грязной, положил бумагу и застыл, приготовившись писать.

— Так. Значит. В общем, вот так. Никите Сергеевичу от Владимира Игоревича. Дорогой Никита… — начал, было, подумавши, незнакомец.

— Секунду! — резко прервал его Владимир. — Я знавал одного Никиту Сергеевича, только это было очень давно. Хотя, стоп! То-то я думаю, кого вы мне напоминаете. Никита, ты что ль?! — радостно вскричал он.

— Да, Володь, это я.

При этих словах Владимир засуетился, отодвинулся от стола и встал обнять старого друга. Однако для него было полной неожиданностью, когда, вставая, он получил мощный удар в челюсть. Взгляд его безвольно дёрнулся на стенку. Изображение поблекло, стена стала стремительно приближаться, пока резко не упёрлась в глаз. Вместе с этим ударом видение мира померкло окончательно. Он потерял сознание.

Посреди темноты он увидел где-то вдалеке пляшущего олимпийского мишку. Он весело прыгал на задних лапах, пытаясь напевать что-то отдалённо знакомое и доброе. Вдруг на одном из прыжков он провалился вниз, в темноту, издав пронзительный смех. Из тёмной, почти не заметной ямы, в кою он провалился пошёл дым, подсвечиваемый снизу ярко-красным светом. Через пару секунд всё вокруг стало таким же красным; дым стремительно заполнял всё пространство. Послышались раскаты грома, очень близко мигнула молния.

Очнулся он одновременно от резкой сверлящей боли в макушке и от противного запаха нашатыря под носом. Рефлекторно он отдёрнул голову и попытался отогнать противный запах рукой, однако ничего не получилось — руки были плотно связаны за спиной. Сознание возвращалось к нему частями. Сперва вернулось зрение, затем слух, а за ним и частичное осознание действительности. Прямо перед ним стоял Никита Сергеевич, до сих пор в очках и шляпе, но плащ был уже расстёгнут, и из-под него выглядывала деревянная рукоять старого трофейного ножа, который ему подарили на выпускном вечере. Он тогда очень любил всякие ножи, собирал дома коллекцию перочинных, но была у него мечта: красивый длинный нож.