Близко-далеко - [20]

– Что привело вас ко мне?

Начал учитель в феске. Он говорил горячо, долго, сопровождая речь резкими, порывистыми жестами. Лицо его покраснело, возмущенный голос дрожал. Оказывается, соседний помещик Саид-паша прогнал со своей земли нескольких крестьян, хотя они аккуратно платили аренду. И отцы, и дети, и прадеды этих крестьян поливали потом землю, которую у них отняли. Вся деревня глубоко возмущена. Что делать?..

Профессор молча слушал Факыха, и по его бесстрастному лицу нельзя было понять, какие чувства вызывают в нем слова собеседника.

Почтительно выждав минуту, в разговор вступил журналист Эбейд. В его речи проскальзывали общепонятные международные слова «парламент», «империализм»… Вынув из кармана арабскую газету, он яростно похлопал рукой по какой-то статье.

Эбейд говорил, что иностранные власти преследуют газету, в которой он работает, и распоряжаются в Дамаске как дома. Это арабам не нравится. Многие арабы говорят: «Зачем они сюда пришли? Мы хотим быть свободными. Пусть англичане, французы, немцы оставят нас в покое!..»

Селим продолжал хранить молчание. Глаза его полузакрылись, и, глядя на него, трудно было понять, слушает он журналиста или думает о чем-то своем.

Эбейд умолк.

Старик не пошевелился. Казалось, он еще глубже ушел в свои размышления.

Наступила очередь студента.

Сильно волнуясь и краснея, он заговорил тонким, срывающимся голосом. Вчера ночью на стенах и мостовых Дамаска появились крупные надписи: «Долой английских и французских империалистов!» Полиция всполошилась и арестовала трех студентов. В университете состоялся большой митинг протеста. Все кипит. Возможна забастовка студентов.

Старик продолжал молчать. В комнате воцарилась тишина. Слышно было, как за окном журчит фонтан.

Наконец Селим Хабиб поднял голову и начал:

– Много-много лет назад жил в Тавризе великий ученый Ат-Тибризия. Он составил большой словарь арабского языка. В то же самое время в Сирии, около Алеппо, жил знаменитый слепец – поэт и философ Абу-аль-Аля… Ат-Тибризия хотел, чтоб Абу-аль-Аля ознакомился с этим словарем и отправился из Тавриза в Сирию. Свой словарь Ат-Тибризия взвалил на спину. Словарь был громаден и тяжел. Слабое тело Ат-Тибризии гнулось и ныло под таким грузом. Спина его обильно покрывалась потом. Однако велика была любовь Ат-Табризии к науке, и он доставил словарь к Абу-аль-Алю, хотя книга к тому времени выглядела так, будто ее вытащили из воды…

Селим умолк. Арабские гости смотрели старику в рот, боясь проронить слово и не зная, к чему он ведет. Наконец Селим Хабиб сказал:

– Дети мои, вы должны любить свободу так, как Ат-Тибризия любил науку.

Студент поднялся и, низко поклонившись Селиму, спросил:

– Могу я, учитель, процитировать слова твоего великого друга Амина Рейхани?

Старик утвердительно склонил голову. Юноша вытянулся во весь рост и, горделиво подняв голову, начал:

Это – революция, и день ее хмур и ужасен. Флаги, как анемоны, волнуются, поднимают далекого, Призывают светом близкого. А барабаны вторят эху дивной песни, А трубы взывают ко всем, имеющим души, дающим ответ. А искры из глаз народа разносят пожар. И пламя вопрошает: «Нет ли пищи еще?» А меч шлет ответ, и ужас набрасывает седину. Горе в тот день тиранам! Горе им от всех возмутившихся, угнетенных, ищущих права, упорных рабов! Горе превознесшимся в мире! Это последний час для тиранов! То революция, и сыны ее босоноги. Юноши ее стали непокорными мужами. Мужи ее могучи и горды, Женщины превратились в тигриц. Ораторы ее и проповедники красноречивы, Вожди и героини мятежны. Горе в тот день тиранам!

Студент читал очень хорошо – с большим чувством, не раз протягивая руку к висевшему на стене портрету поэта.

Селим сидел молча, и опять трудно было понять по его лицу, как относится он к вдохновенным словам Рейхани.

Когда студент кончил, журналист спросил:

– Что же ты скажешь нам, учитель?

Селим медленно погладил бороду, прищурился и ответил:

– Время работает на нас, друзья мои. Время делает свое дело… Только не следует арабам ссориться между собою. Перед лицом общего врага все арабы должны держаться вместе. Аллах видит правду и покарает неверных! А вы не сидите сложа руки и открывайте глаза правоверным, учите их…

– Но что же ты скажешь мне, мудрый? Как быть с бессовестным Саид-пашой, что делать его арендаторам? – с отчаянием воскликнул учитель Факых.

– Я поговорю с неразумным Саид-пашой, – проговорил старик. – А крестьянам деревни повтори мои слова: сейчас, перед лицом общего врага, арабам не надо ссориться.

Однако по хмурому лицу сельского учителя было заметно, что слова эти вряд ли приняло его сердце…

Глава четвертая СОВЕТСКИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ В ИЕРУСАЛИМЕ

Машина пришла в Иерусалим под вечер. Шофер завез своих пассажиров в одну из гостиниц, и Петров сразу же отправился в штаб английских войск. Ни у Макгрегора, ни у Квелча в Иерусалиме не было знакомых, и Петрову впервые приходилось действовать в строго официальном порядке.

Его принял капитан с квадратным лицом, на котором резко выступал орлиный нос. Два серых колючих глаза смотрели исподлобья.

Когда капитан ознакомился с документами Петрова, он посмотрел на часы и подчеркнуто сухо сказал: