Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие - [3]

Я однажды была на гастролях в Донбассе. Сижу уставшая после спектакля в гримерке, приходят ко мне шахтерские жены и говорят: «Ну, ты молодец! Здорово играла! А работаешь-то ты когда?».

Они не считали актерское мастерство за работу. Было это, когда я еще служила во МХАТе, почти семьдесят лет назад, а отношение к актерскому труду не изменилось.

* * *

— В Вашей жизни было столько замечательных встреч. Придя во МХАТ, Вы застали самого Михаила Чехова. Почему не написали книгу о своей жизни?

— Наверное, я просто не умею этого делать. Могу рассказывать, да и то сбивчиво. Вот раньше, в эпистолярный век, когда не было телефонов, и люди писали друг другу письма, я, может, и взялась бы за это. А сейчас переписываются только приказами да повелениями.

— Тогда расскажите, пожалуйста, о людях, с которыми были дружны. Говорят, с Ростиславом Пляттом вы даже «ходили на дело».

— Мы воровали лампочки из подъездов. Был НЭП, Ленин как раз объявил электрификацию всей страны, и в ходу были лампочки. Их не хватало, и стоили они довольно дорого. Слава был высокого роста, и, заходя в подъезд, я вставала ему на плечи и выкручивала лампочку на лестничной клетке. Потом мы несли ее одной торговке и получали взамен шесть пирожков. Были молоды, всегда хотелось есть, и вот таким образом добывали себе пропитание. Кстати сказать, нас ни разу не поймали.

* * *

— Вы всю жизнь собирали коллекцию фарфора. А потом взяли и отдали ее в музей. Неужели совсем не жалко?

— Я никогда не жалею того, с чем расстаюсь. Эту коллекцию очень любил Андрюша, и после его смерти она стала мне ни к чему. А теперь она выставлена в постоянной экспозиции, приходящие в музей любуются ею и вспоминают Александра Семеновича, Андрюшу…

Об Андрее осталась светлая память. Он освещал людей каким-то особым светом великой доброты, необыкновенной человечности. Андрей был очень застенчив, несмотря на то, что каждый встречный на улице узнавал его. И он был очень раним. Для него чуждо было зазнайство, нахальство. Он многое получил от своего отца.

Я называла Менакера «человек-крючок». Познакомившийся с ним человек уже никуда не отходил от него. Он умел расположить к себе людей, был очень интеллигентен и радушен. У нас всегда собирались гости.

Что это были за люди! Я горжусь своей дружбой с Николаем Эрдманом, Андреем Лобановым, Соломоном Михоэлсом. У нас бывало очень много писателей — Олеша, Ильф, Петров, Зощенко. К сожалению, не довелось познакомиться с Булгаковым, но я почему-то все время провожу параллель между ним и Зощенко.

Михаил Михайлович и Булгаков, как мне кажется, были очень похожи. Когда над Зощенко сгущались тучи, и шла настоящая травля великого писателя, он неизменно появлялся в чистой рубашке и при галстуке. Когда мы приезжали в Петербург к нему в гости или он заходил к нам, Михаил Михайлович постоянно интересовался, не боимся ли мы встречаться с ним.

— А чувство страха совсем не появлялось? Вы же видели творящийся вокруг произвол.

— Нет, страха не было. А Александр Семенович никогда вообще ничего не боялся. Несмотря на то, что был еврей. А «пятый пункт» в России имел большое значение…

— Мария Владимировна, Вы как-то сказали, что в последнее время судьба сильно покарала Вас. Может, это плата за исполнение желаний? Они у вас всегда сбывались?

— Я никогда не желала себе ничего несбыточного. Хотела стать актрисой и стала ей, имела прекрасную семью, любимую, интересную работу. Чего же мне было себе еще желать?

* * *

На этом моя первая, как тогда оказалось, встреча с Марией Владимировной закончилась. Как водится, договорившись о том, что в ближайшие дни я пришлю материал на визу, мы распрощались. Но когда статья была готова и я, прочитав ее Мироновой по телефону, собирался просто оставить материал на вахте в подъезде дома, где жила Мария Владимировна, она неожиданно пригласила меня в гости.

И вот я вновь нажимаю на звонок возле двери с медной табличкой с выгравированными на ней двумя фамилиями на букву «М». Мария Владимировна, как и в первый раз, принимает меня в прихожей, где расположено ее любимое кресло. Она восседает на нем, как императрица в тронном зале. И только сеточка для волос на ее голове делает обстановку не такой официальной.

Теперь я уже не так волнуюсь и могу более внимательно осмотреться в доме Мироновой, «пещере», как она сама называла свою квартиру. Стены за спиной хозяйки увешаны книжными полками, на которых перед множеством книг стоят фотографии: мужа, сына, знаменитых друзей — Фаины Раневской, директора Пушкиногорья Семена Гейченко, который присылал ей письма, записанные на магнитофонную ленту (после инсульта он уже не мог сам писать), и даже, кажется, Шаляпина, которого Мария Владимировна тоже знала. Перед креслом — небольшой стол с разложенными на нем газетами и журналами.

В этот раз беседа была менее серьезной, хотя не говорить о политике Миронова, на все имеющая свое собственное мнение, конечно же, не могла. Но я позволил себе задать и простые житейские вопросы.

— В спектакле театра «Школа современной пьесы» Вы играете в спектакле «Уходил старик от старухи» и выходите на сцену без грима. Слышал, Вы и раньше им не пользовались