Блин и клад Наполеона - [2]

Чтобы не отступать по разоренной и голодной Смоленской дороге, Наполеон повел армию на Калугу. Нагруженные драгоценностями зарядные фуры, госпитальные и провизионные повозки, отобранные у русских кареты, дрожки и крестьянские телеги двигались в несколько рядов. По привычке эту банду продолжали называть «великой армией», а на самом деле она уже превратилась в великий обоз.

В сражении под Малоярославцем русские потрепали грабителей и заставили повернуть на Можайск. Французы двинулись навстречу своей гибели. В поход на Россию выходила шестисоттысячная армия, которую считали лучшей в мире. Здесь она и осталась, почти вся. Пятьсот двадцать семь тысяч французов были убиты в сражениях, попали в плен или замерзли в русских снегах.

Но пока большинство из них были живы. Сгибаясь под тяжестью ранцев, солдаты, наверное, думали, как здорово будет вернуться домой с награбленными сокровищами. Они еще не знали, что из каждых ста человек вернутся только тринадцать.

Колонна отступающих французов растянулась на многие километры. Увязая в грязи, сцепляясь колесами, повозки пробками вставали на пути войск. Падали измученные лошади. И тогда Наполеон отдал строгий приказ: сбрасывать с дороги все, что мешает быстрому продвижению.

Замедлившие ход повозки полетели в реки, озера, болота и заполненные водой овраги. Нерешительных и жадных подгоняла дивизия генерала Жерара, шедшая в арьергарде армии. С дороги сбрасывали даже пушки, которые на войне дороже золота, потому что могут спасти жизни обороняющимся. На переправе через реку Протву генерал приказал отставшим пехотинцам вытряхнуть в воду их набитые драгоценностями ранцы. Вдали уже маячили разъезды донских казаков, поэтому генерал не церемонился.

Весь путь отступавшей французской армии усеян кладами. Найти их в те времена можно было только по случаю, ведь металлоискатели еще не изобрели

Шли годы. Сокровища на дне рек и озер затягивало илом. Осыпались берега оврагов, еще глубже хороня едва присыпанные землей клады. Зарастали проселочные дороги, где проходила «великая армия», и новые прокладывались в стороне от них. Теперь уже никто не знает маршрута наполеоновских войск настолько точно, чтобы прийти и копать, пока не наткнешься на брошенный воз с серебряной посудой. Время от времени клады продолжают находить, но – тоже по случаю.

– А при чем тут Боровок? – спросила Ирка.

Старший Блинков с томительной неторопливостью протер очки, посмотрел их на свет и ответил:

– А при том, что армия Наполеона проходила через него по пути к Можайску. Стоит Боровок у реки Боровки, на обрывистом берегу. В конце октября, когда подошли французы, подъем от реки к городу покрылся льдом. По нему можно было на коньках кататься. Тогда Боровка была полноводной рекой, и армия оказалась в ловушке: мостов нет, единственный брод ведет к подножью горы, а в гору не подняться. Простояли там французы целый день. Искали другие броды, тронулись в обход, по низкому берегу, а он оказался болотистым. Да еще сверху болото подмерзло, а когда обозы вышли на трясину, ледок стал подламываться, и повозки увязли. Одни целиком утонули, с других французы сами сбросили груз в болото, а оставшиеся расстреляли из пушек. Потом гору взорвали порохом, пробили в ней отлогую дорогу и пошли дальше на Можайск…

– А драгоценности в болоте! – охнула Ирка. – Олег Николаевич! Олегчик Николаевич, неужели их никто не пробовал достать?!

– Многие пробовали. Был, например, такой купец Синеносов, который велел прорыть каналы, чтобы вода из болот ушла в Боровку. А вода потекла в другую сторону, и болота стали озерами… Если интересно, вы расспросите Виталия Романовича, он лучше знает, – будничным тоном заключил старший Блинков и стал снимать рюкзаки с полок. – Давайте собираться. Наша станция следующая.

Озера! Клады на дне! Блинков-младший пожалел, что сейчас зима. А что? Ныряет он отлично… Хотя вряд ли сокровища лежат прямо на дне. Их сначала затянуло в болото, а потом накрыло водой. Они глубоко в толще дна. Но все равно стоило бы понырять в этих озерах. Вдруг под водой совсем недавно пробился родничок и размыл донный ил?! Может быть, прямо сейчас он смыл остатки мути, и в подледном полумраке блеснул ободок золотой чаши? Никто не знает об этом, только глупый сонный окунь тычется губами в похожий на рыбий глаз кровавый рубин…

Блинков-младший хотел переглянуться с Иркой, но ничего не получилось. Она смотрела сквозь него на эту чашу, нет, на сундук, на десять сундуков, так набитых драгоценностями, что лопались почерневшие в воде гнилые доски. Рот у нее был разинут, как будто Ирка показывала свое хозяйство доктору «Ухо-горло-нос».

– Скажи «а-а-а», – поддразнил ее Блинков-младший.

Ирка только дернула плечом. Тогда он бросил ей на колени пластмассовую рвоту.

– Убери, – сквозь зубы потребовала Ирка.

Она не испугалась – уже видела. А папа лицезрел рвоту впервые и ничуть не обрадовался.

– Единственный сын, я не понимаю, что это за игра – в рвоту. Как в нее играть?! – сказал он особым воспитательным голосом. Неизвестно, в чем тут секрет (им владеют одни взрослые), только подростки сразу же тупеют от этого голоса. Их тянет ко сну. Они готовы согласиться с чем угодно, лишь бы их перестали воспитывать.