Блик - [9]

Прижимая мех к груди, я отворачиваюсь, чувствуя спиной их взгляды, колкие, как лезвие, царапающее мне спину. Ухожу как можно быстрее, стараясь не сорваться на бег. Мне вслед раздается издевательский смех, от которого пылают щеки.

Я придерживаюсь следов, оставшихся на снегу от грубых ботинок, стараюсь не проваливаться на сильнее занесенных участках и выбираю путь покороче к своей карете и палатке – моей несомненной конуре.

Возможно, разыгралось мое воображение, но каждый солдат, мимо которого я прохожу, окидывает меня взглядом более тяжелым, более злобным. Меня ставят на место без лишнего слова, всего лишь одной их аурой, звучащей как заявление.

Я – враг, которого они настроены сломить. Может, стражи и не следуют за мной по пятам, но они наблюдают. Готовые атаковать. И все же никто этого не делает.

Я ни на кого не гляжу, не обращаю на них внимания, не даю слабину, когда прохожу мимо них и замечаю, как незамедлительно стихают их беседы. Упрямо смотрю вперед, хотя все мое тело трепещет, а сердце несется галопом.

Меня не волнует, что они там думают. Я не предам Мидаса. Никогда.

С каждым шагом в этих холодных промокших сапогах я мысленно себя проклинаю. Я не нашла, где держат ястребов, и так бросилась всем в глаза, что ко мне подошел солдат. Если хочу выжить среди армии Четвертого королевства, нужно быть лучше, умнее, незаметнее.

И сильнее. Мне нужно быть сильной в предстоящие дни.

В груди появляется непреодолимый гнев, и я сжимаю руки в кулаки в карманах своего пальто.

Завтра. Завтра я снова попытаю удачу. И на следующий день.

И после того дня. И еще после.

Я не сдамся, пока не разведаю каждый уголок в лагере этого чертова войска и не найду способ предостеречь Мидаса. А до тех пор не сломаюсь. Я не дам им того, что они смогут использовать против моего правителя.

Командир такого низкого обо мне мнения, что даже не приставил охрану, поэтому я отплачу ему вдесятеро больше. Я воспользуюсь его самонадеянностью, чтобы лишить элемента внезапности, и сделаю это с улыбкой на золотых устах.

Они считают, что я прогнусь под них, но вскоре поймут, что я не из тех наложниц.

Глава 5

Аурен

На обратном пути, пытаясь найти свою палатку, я заблудилась. В один момент я свернула в неверном направлении и пошла по кругу, прошмыгнув мимо одной и той же группы солдат дважды. Они посмеиваются и многозначительно переглядываются, но никто не предлагает мне помощи, а я отказываюсь о ней просить. Они не стали бы мне помогать, даже если бы я попросила.

Заметив наконец черную карету, в которой ехала целый день, я с облегчением вздыхаю. Зубы стучат от холода, да и лицо замерзло, несмотря на натянутый на голову капюшон.

Направившись к карете, я замечаю, что палатка, которой мне велел пользоваться командир Рип, стоит намного дальше от основной части лагеря. Тогда как остальные тесно примыкают друг к другу, моя палатка располагается на отшибе.

Я замираю напротив нее и оглядываюсь. Самая близкая к моей палатка – в нескольких ярдах. Кажется, было бы недурно иметь больше уединения, но меня пронизывает жуткий страх.

Есть только одна причина, почему моя палатка стоит так далеко. Так больше возможностей прокрасться сюда, навредить мне, пока никто ничего не видит и не слышит. Всем легче закрывать глаза и утверждать, что они находятся в полнейшем неведении.

С подступившим к горлу комом я делаю шаг вперед и только хмуро смотрю на землю. Кто-то вычистил тропинку прямо к порогу палатки, чтобы я не увязла в снегу.

Я снова оглядываюсь по сторонам, но никто за мной не наблюдает. Ближайший костер находится на приличном расстоянии, солдаты, окутанные тенью, не смотрят на меня.

Зачем кому-то вычищать дорожку, чтобы пленнице было проще дойти до своей тюрьмы? Быстро оглянувшись, понимаю, что к остальным палаткам отнеслись иначе: и дорожки к ним пролегают по плотному снегу только оттого, что по нему прошлись сапогами.

Не в силах отделаться от беспокойства, я снова поворачиваюсь к палатке и ныряю под черные кожаные лоскуты. Внутри меня встречают мягкий свет и тепло, от которых мое тело с облегчением обмякает.

Скинув на пороге сапоги, я старательно отряхиваю их от снега, а после выпрямляюсь и осматриваюсь.

На перевернутом ведре рядом со мной стоит фонарь, но приятное тепло и яркий свет исходят от аккуратно разложенной посреди палатки кучки тлеющих углей. Они, лежащие в окружении почерневших камней, дают столько тепла, что у меня вырывается стон.

В одном углу покоится груда черного гладкого меха, в другом возвышается паллет, служащий кроватью.

Как и обещал командир, меня дожидается деревянный поднос с ужином, а возле миски даже стоит кувшин с водой и лежат крошечный кусочек мыла и полотенце.

Я оглядываю полы палатки, но завязать их нет возможности. Да и, положа руку на сердце, чем бы мне вообще помогла кожаная веревка? Если кто-нибудь захочет войти, его ничто не остановит.

Я задумчиво кусаю губу; не могу стоять здесь, слишком боюсь пошевелиться. Поэтому стаскиваю с плеч шкуру и кладу ее на землю, хотя на полу и без того лежит мех, застилающий снег. Я сажусь, поджав под себя ноги, и ставлю поднос на колени.