Блик - [28]

Снегопад усиливается, с беззвездного неба падают хлопья толщиной с ноготь.

Кинув еще один взгляд в сторону сгрудившихся солдат, я выползаю из своего убежища. Закутываюсь поплотнее в пальто, пряча руки под мышками. Ребра немного болят, да и щека еще малость припухшая, но хоть в одном от холода есть польза – чаще всего я ничего не чувствую.

И все же, возможно, к холоду это не имеет никакого отношения.

Я ухожу от костра, примерно представляя, где стоит карета, и зная, что палатка будет недалеко. Мне хочется просто забраться в койку и уснуть, но я не могу. Еще рано.

Необходимо постоянно помнить, с кем я. Нужно не сбиться с пути и не позволять Рипу задевать меня за живое.

Я бреду, смотря себе под ноги, и вдруг чувствую, как меня начинает переполнять решимость.

Я прохожу мимо палаток, похожих на лоскутное одеяло из кожи, вшитое в снег. Миную сгрудившихся лошадей, которые мордами тычутся в стог сена. Из ноздрей у них вырывается пар. Недалеко отсюда стоит палатка для стирки, где солдаты чистят испачканную одежду и натирают обшарпанные ботинки черным воском.

Никому до меня нет дела, если не считать пары зевак, но я отвожу глаза. Лицо замерзло, даже притом что на голову я накинула капюшон. Снег уже начинает оседать на верхушках палаток, впитываясь в ткань и наполняя воздух запахом мокрой кожи.

Я убедилась, что некоторые запахи – это нити, обвязанные вокруг воспоминаний. Когда улавливаешь определенные ароматы, эти нити натягиваются. Как лодка, которую подводят к доку и заставляют плыть по течению. К несчастью, запах отсыревшей кожи не вызывает у меня приятных воспоминаний.

Мокрая кожа. Влажная не от снега, а от слюны, которая пропитывает мой язык и голос. Полосы, вырванные бог знает из чего. Я была слишком напугана, чтобы их выплюнуть.

Сольется ли это воспоминание с тем, что происходит сейчас? Мокрая кожа кляпа сменится надоедливым запахом палаток Четвертого королевства, припорошенных снегом?

Мысли в голове кружатся и падают.

Мой царь меня любит.

Безусловно. Любит так сильно, что решил держать в клетке.

Я свожу брови, сильно нахмурившись, но тут же прогоняю звучащие эхом слова Рипа.

Его цель – вбить клин между Мидасом и мной, так что я ни на секунду не поверю в то, что он в самом деле хочет со мной поговорить. Он – стратег. Стратег, командующий вражеской армией, пытающийся обманом вынудить меня перейти на другую сторону, развязать мне язык.

Вот почему нужно найти почтового ястреба. Я должна его отыскать, отправить Мидасу предупреждение, и тогда Рип узнает, насколько крепка моя верность. Он только прикидывается уважительным и словоохотливым, но я обязана помнить правду.

– Он заносчивый, лицемерный мерзавец, – бурчу я себе под нос.

– Очень надеюсь, что вы говорите не про меня, миледи.

Я поворачиваю голову налево и вижу профиль Ходжата. Он смотрит вниз, что-то помешивая в котелке на маленьком костре. Сегодня вечером половина его лица, покрытая шрамами, кажется темно-розовой, словно холод докучает деформированной коже.

Рядом никого, чтобы разделить с ним огонь, но стоит мне почуять запах его варева, как я тут же понимаю причину.

Я зажимаю нос и рот ладошкой, подавляя тошноту.

– Всемилостивые боги, что это такое?

Он не перестает помешивать.

– Полынь, чистец, животный хрящ и еще кое-что.

Я морщу нос.

– Пахнет… – тут же замолкаю, увидев его взгляд. – Э-э-э… пахнет ядрено, – заканчиваю я, едва сдерживаясь, чтобы не сказать прямо. Ужасно. Омерзительно. Просто воняет.

Искренне недоумеваю, как ему удается так близко наклоняться над котелком, из которого ему на лицо веет этим вонючим паром.

– Правда? Наверное, это кусок вареных кишок. Запах может быть довольно сильным.

А вот теперь я не успеваю подавить тошноту, подкатившую к горлу и давящую на язык. Отведя взгляд от горшка, заглатываю воздух.

– А для чего вы это варите?

– Это новая микстура для снятия боли. – Внезапно Ходжат выпрямляется и поворачивается ко мне лицом, в его опущенном глазу появляется блеск. – Не хотели бы вы испытать ее на себе?

У меня отвисает челюсть.

– Вы хотите, чтобы это кто-то пил? – не могу скрыть в своем голосе ужас.

– Конечно, нет, миледи. Я хочу приготовить из этой микстуры мазь местного применения.

Я оторопело смотрю на него, потому что мысленно представляю, как он растирает вареные хрящи и кишки. Если бы кожа у меня не была золотой, то сейчас она непременно позеленела бы.

Ходжат терпеливо смотрит на меня, и я понимаю, что он и правда ждет ответа.

– О, может, как-нибудь в другой раз?

На его лице мелькает огорчение, но он кивает.

– Конечно, миледи. Вижу, ваша губа уже заживает.

Я поднимаю руку и провожу пальцами по затягивающемуся порезу. Я уже давно не видела своего отражения и предпочла бы, чтобы так оно и оставалось.

– А вот щека могла бы зажить и получше, – задумчиво произносит лекарь, растягивая букву «ч» так, словно язык хочет утянуть ее с собой. – Вы не прикладывали лед, как я вам советовал?

– Нет, прикладывала… – говорю я, пытаясь не дать вине просочиться в мой голос. – На пару минут.

Ходжат вздыхает и качает головой, неискалеченный уголок его губ разочарованно опускается.

– Никто никогда не прикладывает лед… – ворчит он себе под нос.