Блестящая будущность - [45]

ГЛАВА XXIV

Случилось такъ, какъ мнѣ предсказывалъ Уэммикъ, и мнѣ скоро пришлось сравнивать помѣщеніе моего опекуна съ помѣщеніемъ его кассира и писца. Опекунъ былъ въ своей комнатѣ и мылъ руки душистымъ мыломъ, когда я прошелъ въ контору; онъ позвалъ меня къ себѣ и пригласилъ меня и моихъ пріятелей въ гости, какъ предупредилъ меня Уэммикъ.

— Приходите завтра и запросто.

Я спросилъ его, куда мы должны явиться (потому что я понятія не имѣлъ о томъ, гдѣ онъ живетъ), и я полагаю, что вѣрный своей привычкѣ — никогда не давать точнаго отвѣта, онъ сказалъ:

— Приходите сюда, и я возьму васъ съ собой.

Пользуюсь этимъ случаемъ, чтобы замѣтить, что онъ умывался послѣ своихъ занятій, точно цѣлый день дергалъ зубы. У него былъ необыкновенный умывальникъ, отъ котораго пахло душистымъ мыломъ, точно изъ лавки, гдѣ продаются духи. На слѣдующій день онъ привелъ насъ къ себѣ въ домъ довольно внушительныхъ размѣровъ, но съ облѣзлой краской и грязными окнами. Онъ взялъ ключъ, отперъ дверь, и мы всѣ вошли въ каменныя сѣни, пустыя, мрачныя, необитаемыя. Оттуда мы поднялись по лѣстницѣ, выкрашенной въ темную краску, и вошли въ комнату, которая была тоже очень мрачная; здѣсь былъ накрытъ столъ; рядомъ была его уборная и спальня. Онъ сказалъ намъ, что нанимаетъ весь домъ, но рѣдко пользуется другими комнатами, кромѣ тѣхъ, которыя мы видимъ. Столъ былъ хорошо накрытъ, — безъ серебряныхъ приборовъ, разумѣется, — и возлѣ его кресла стояли разныя бутылки и графины и четыре блюда плодовъ. Я замѣтилъ, что онъ все держалъ у себя подъ руками и самъ накладывалъ всѣмъ кушанья. Въ комнатѣ стоялъ книжный шкапъ, и я, прочитавъ на корешкахъ заглавія книгъ, увидѣлъ, что то были судебныя книги, біографіи преступниковъ, процессы, парламентскіе акты и тому подобное. Мебель вся была такая же массивная и дорогая, какъ и его цѣпочка отъ часовъ.

Такъ какъ онъ до сихъ поръ почти не видѣлъ моихъ троихъ пріятелей, то, позвонивъ въ колокольчикъ, сталъ у камина и принялся ихъ разглядывать. Къ моему удивленію, ему больше всего понравился Друмль.

— Пипъ, — сказалъ онъ, положивъ на плечо свою большую руку и отводя меня къ окну. — Кто этотъ наукъ?

— Паукъ? — переспросилъ я.

— Угреватый, мясистый, угрюмый малый.

— Это Бентли Друмль, — отвѣчалъ я, — а другой, съ небритымъ лицомъ — это Стартопъ.

Не обращая ни малѣйшаго вниманія на другого, съ нѣжнымъ лицомъ, онъ отвѣчалъ:

— Этого господина зовутъ Бентли Друыль, говоришь ты? мнѣ нравится его наружность.

Онъ тотчасъ же заговорилъ съ Друмлемъ, ни мало не смущаясь его краткими, грубыми отвѣтами; невидимому, онъ рѣшилъ узнать то, что ему нужно. Я глядѣлъ на нихъ, когда появилась прислуга и поставила первое блюдо на столъ.

Прислугой его была женщина на видъ лѣтъ сорока, но, можетъ быть, я счелъ ее старше ея лѣтъ, какъ это всегда дѣлаютъ молодые люди. Высокаго роста, съ гибкой, проворной фигурой, чрезвычайно блѣдная, съ большими, выцвѣтшими голубыми глазами и густыми, растрепанными волосами. Не могу сказать, болѣзнь ли сердца была причиной, что ея губы были раскрыты, точно она задыхалась, но въ лицѣ ея было странное выраженіе растерянности и волненія.

Вынужденный обратить особенное вниманіе на прислугу, какъ совѣтовалъ мнѣ Уэммикъ, я замѣтилъ, что, когда она находилась въ комнатѣ, то не сводила глазъ съ моего опекуна, и когда ставила блюдо на столъ, то не сразу уходила, точно боялась, что онъ позоветъ ее назадъ. Онъ также не спускалъ съ нея глазъ.

Обѣдъ шелъ весело, и хотя опекунъ мой мало говорилъ, но я отлично зналъ, что онъ замѣчаетъ всѣ наши слабости.

Странно, что при немъ каждому хотѣлось быть дурнымъ; я сталъ хвалиться ожидающей меня блестящей будущностью и гордо смотрѣлъ на своего товарища Герберта. То же самое было и съ другими. Хуже всѣхъ былъ Друмль: развитіе въ немъ наклонности къ человѣконенавистничеству, скаредности и подозрительности обнаружено было, прежде чѣмъ сняли рыбу со стола. Какими-то невидимыми путями, опекунъ мой вывелъ на свѣтъ Божій таившуюся въ немъ свирѣпость нрава, и онъ, засучивъ рукава, сталъ показывать, какія сильныя и мускулистыя у него руки, и мы всѣ принялись засучивать рукава и нелѣпо щеголять своими мускулами.

Въ это время прислуга убирала со стола; опекунъ мой, казалось, не обращалъ на нее вниманія и кусалъ ногти. Вдругъ онъ захватилъ руку прислуги своей большой рукой, точно щипцами. Онъ сдѣлалъ это такъ неожиданно и ловко, что мы всѣ перестали хвастать своими мускулами.

— Вы все толкуете о силѣ,- сказалъ м-ръ Джагерсъ, — вотъ я и покажу вамъ сильную руку. Молли, покажите имъ вашу руку.

Захваченная рука лежала на столѣ, но другую Молли поспѣшно заложила за спину.

— Сэръ, — проговорила она тихимъ голосомъ, не сводя съ него умоляющаго взгляда, — не надо!

— Я покажу вамъ руку, — продолжалъ м-ръ Джагерсъ съ неумолимой рѣшимостью. — Молли, покажите имъ вашу руку.

— Сэръ, — снова прошептала она, — умоляю васъ!

— Молли, — сказалъ м-ръ Джагерсъ, не глядя на нее, но упорно устремивъ глаза въ противоположный конецъ комнаты, — покажите обѣ ваши руки. Ну, скорѣе!

Онъ снялъ свою руку съ ея руки, и она положила другую рядомъ съ нею на столъ. Эта другая рука была очень обезображена — вся покрыта рубцами. Положивъ руки на столъ, она отвела глаза отъ м-ра Джагерса и обвела взглядомъ всѣхъ насъ поочередно.