Блеск шелка - [167]

Кто осмелится выступить против католического короля, который пользовался столь явной благосклонностью папы? Любого могли за это отлучить от Церкви. Теперь это стало серьезной угрозой каждому, кто поднимет руку – или голос против Крестового похода и Карла Анжуйского.

Джулиано почувствовал, что угроза нависла над свободой и честью, над людьми, которые ему очень дороги.

Глава 85

По приказу папы Мартина в конце 1281 года Паломбара снова оказался в Константинополе. Но, несмотря на эйфорию, в которую впали жители города после победы при Берате, в душе легата росла тревога, подобная черным грозовым тучам на зимнем небе.

Мартин Четвертый отлучил от Церкви императора Михаила. Эти слова эхом разносились в голове у Паломбары, словно лязг захлопнувшейся железной двери. Он понимал: это первый шаг к вторжению. Мартин послал вместе с легатом смертный приговор для Константинополя, и они оба это знали.

И снова Паломбару сопровождал Никколо Виченце.

– Они плясали на улицах, – сказал как-то вечером за ужином Виченце, описывая реакцию византийцев на победу под Бератом. – Неужели эти глупцы не понимают: это значит только то, что Карл придет с моря, а не с суши?

Он криво ухмыльнулся, но Паломбара увидел под маской спокойствия вспышку ярости, словно его напарник рисовал себе картину отмщения, когда огромный флот Карла Анжуйского войдет в гавань, разрушит городские стены и вступит в Константинополь, сея ужас и смерть, как восемьдесят лет назад.

Прежде Паломбара испытывал к Виченце лишь неприязнь, но теперь, глядя на него через стол, понимал, что люто ненавидит этого человека.

– Думаю, дело в том, что византийцы доказали самим себе: они могут побеждать, пусть даже и с помощью чуда, – холодно ответил Паломбара.

– И что же, они ждут еще одного чуда? – с сарказмом спросил Виченце.

– Понятия не имею, – с не меньшим сарказмом ответил Паломбара. – Если хочешь об этом узнать, тебе следует поговорить с одним из византийских епископов. Может, Константин тебя просветит?

– Плевать мне на него! – ледяным тоном отрезал его собеседник.

Позже Паломбара в одиночестве поднялся по крутому склону на вершину, откуда можно было видеть узкую полоску воды, отделяющую город от Азии. Он стоял на краю христианского мира, а там, за краем, таилась могучая, еще неведомая сила.

И все же именно Запад разрушил Византию в прошлом и готовился сделать это снова.

Что он, Паломбара, мог сделать? В его мозгу роились десятки вариантов, но все они были обречены на провал. Ответ был совсем не таким, какой он хотел бы услышать, но епископ был достаточно честен с самим собой, чтобы признать: этот вариант – единственно верный. Паломбара повернулся спиной к холодному ветру, дувшему с моря, и стал взбираться по крутой улице вверх, к огромному, величественному дому Зои Хрисафес.

Она встретила его с удивлением.

– Ты пришел не для того, чтобы сообщить мне о своем возвращении в Константинополь, – заметила Зоя. – И не для того, чтобы выразить сочувствие по поводу отлучения императора от Церкви. – На ее лице появилась насмешка – и горечь.

Паломбара улыбнулся:

– Я хочу обратиться к вам за помощью, чтобы обратить императора Михаила в католическую веру.

Женщина рассмеялась, но потом оборвала смех, чтобы не заплакать.

– Конечно, – продолжал легат, – это ничего не даст. Понтифик – француз, прикормленный королем Неаполя. Этот долг ему придется выплачивать всю жизнь, хоть он вроде бы ничего и не покупал.

Зоя была удивлена его откровенностью.

– Так чего же ты хочешь, Паломбара? – довольно благожелательно спросила она, не скрывая любопытства.

– Уповая на то, что Господь явит нам чудо, что можем сделать мы сами, своим трудом и своим умом? – спросил он.

– Это по-римски! – с ехидством заметила женщина, но она была слишком заинтересована и не скрывала этого. – Какое чудо ты имеешь в виду?

– Спасение Константинополя от поражения и захвата войсками Карла Анжуйского, – ответил Паломбара.

– Вот как? И зачем тебе это? – Зоя стояла совершенно неподвижно, лишь танцующие в большом очаге языки огня создавали иллюзию движения в комнате.

– Потому что если Византия падет, то и весь христианский мир долго не протянет, – ответил Паломбара.

Но это была не совсем правда. Отчасти легатом двигал гнев, обида на выхолащивание самой идеи папской власти, на отступление от истинного, истового служения. А еще, к собственному удивлению, ему пришлась по душе тонкая, замысловатая, коварная красота византийской культуры. Если ее не станет, мир лишится многообразия.

Зоя медленно кивнула:

– Зачем ты говоришь об этом мне? Обратись к своему понтифику. Он недальновиден и слишком суетлив. Почему, по-твоему, православная церковь не хочет ему подчиняться?

– Я пришел, чтобы предложить иной план действий.

Зоя удивленно распахнула глаза:

– Иной? Отличный от чего?

– От плана лить греческий огонь со стен на головы захватчиков, – ответил Паломбара с улыбкой. – Дело не в том, что я против этого. Я бы предпочел нанести удар чуть раньше.

Зоя вся превратилась в слух.

– Это должны сделать европейские союзники Карла, еще до того, как он отправится в поход, – продолжил легат. – В частности в Испании, Португалии и, возможно, в некоторых частях Франции. Разжигать недовольство, провоцировать бунты и восстания, взывать к корыстным интересам торговцев. Обратить внимание на негативные последствия победы Карла Анжуйского.