Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины - [9]
— Люсьен! — прошептала она.
— Любовь оживает, стало быть, оживает и женщина, — сказал священник с какой-то горечью.
Жертва парижской развращенности заметила наконец одеяние своего спасителя и, улыбаясь, как дитя, получившее желанную игрушку, сказала ему:
— Теперь я умру, примирившись с Небом!
— Вы можете искупить свои грехи, — сказал священник, омочив ее лоб водой и дав понюхать уксуса из флакона, найденного им в углу.
— Я чувствую, что жизнь возвращается ко мне, а не уходит, — сказала она в ответ на заботы священника, сопровождая свои слова жестом, исполненным признательности и неподдельной искренности.
Пленительная пантомима, к которой ради соблазна прибегли бы и сами Грации, вполне оправдывала прозвище странной девушки.
— Вам стало легче? — спросил священнослужитель, давая ей выпить стакан воды с сахаром.
Этот человек, казалось, был знаком со своеобразным укладом жизни гризеток, он все тут знал. Он был тут как у себя дома. Дар быть всюду, как у себя дома, присущ лишь королям, девкам и ворам.
— Когда вы почувствуете себя вполне хорошо, — продолжал странный священник после короткого молчания, — вы мне откроете причины, которые довели вас до вашего последнего преступления, до попытки самоубийства.
— Моя история очень проста, отец мой, — отвечала она. — Три месяца назад я еще вела распутную жизнь, с которой свыклась с самого рождения. Я была последняя тварь, и самая гнусная; теперь я лишь несчастнейшая из всех несчастных. Позволь мне не рассказывать о моей несчастной матери, убитой…
— Капитаном в непотребном доме, — сказал священник, прерывая кающуюся. — Мне известно ваше происхождение, и я уверен, что если кто-нибудь из представительниц вашего пола может заслужить прощение за свою постыдную жизнь, так это вы, не ведавшая доброго примера.
— Увы! Я не крещена, и никакая религия меня не наставляла.
— Стало быть, все еще поправимо, — продолжал священник, — лишь бы ваша вера, ваше раскаяние были искренни и не таили какой-нибудь мысли.
— Люсьен и Бог в моем сердце, — сказала она с трогательной наивностью.
— Вы лучше бы сказали Бог и Люсьен, — заметил священник, улыбаясь. — Вы напоминаете мне о цели моего посещения. Не скрывайте ничего, что касается этого молодого человека.
— Вы пришли от него? — спросила она с такой любовью, что растрогала бы всякого другого священника. — Ах! Он предчувствовал несчастье.
— Нет, — отвечал он, — причина тревоги не ваша смерть, а ваша жизнь. Ну, расскажите мне о ваших отношениях с Люсьеном.
— Одним словом… — начала она.
Резкий тон священнослужителя повергал бедную девушку в трепет, но все же то была женщина, которую грубость давно уже перестала поражать.
— Люсьен — это Люсьен, — продолжала она. — Прекраснейший из юношей и лучший из всех смертных; но, если вы его знаете, моя любовь должна казаться вам вполне естественной. Я встретила его случайно, три месяца назад, в театре Порт-Сен-Мартен, в один из моих свободных дней, — ведь в заведении госпожи Менарди, где я жила, у каждой из нас был свободный день в неделю. На другое утро, как вы отлично понимаете, я тайком убежала оттуда. Любовь овладела моим сердцем, и все во мне так изменилось, что, вернувшись из театра, я себя не узнала; я сама себе внушала ужас. Все это осталось неизвестным Люсьену. Вместо того чтобы рассказать ему всю правду, я дала ему адрес вот этой квартирки — тогда здесь жила моя приятельница, такая милая, что уступила мне ее. Вот вам мое нерушимое слово…
— Не надо клятв.
— Разве это клятва, когда дают нерушимое слово? Так вот, с того дня я стала работать как сумасшедшая, в этой самой комнате: я шила сорочки по двадцать восемь су за штуку, только бы жить честным трудом. Целый месяц я питалась одним картофелем, я хотела быть благоразумной и достойной Люсьена, ведь он любит меня и уважает, как самую добродетельную девушку. Я написала заявление в полицию, чтобы меня восстановили в правах, и теперь нахожусь под надзором сроком на два года. Люди так легко вносят вас в позорные списки и так становятся несговорчивы, когда приходится вас оттуда вычеркивать. Я просила Небо помочь мне выполнить мое решение. Мне минет девятнадцать лет в апреле: это возраст, когда еще не все потеряно. Мне кажется, что я родилась всего лишь три месяца назад… Каждое утро я молилась Богу и просила Его устроить так, чтобы никогда Люсьен не узнал о моей прежней жизни. Я купила вот эту Деву, что вы видите; я молилась Ей по-своему; ведь я не знаю никаких молитв; я не умею ни читать, ни писать, я никогда не ходила в церковь; мне случалось видеть Господа Бога только во время процессий, да и то я ходила туда из одного любопытства.
