Блёф - [2]
Мы расстались в тот же вечер и больше не встречались. И вдруг передо мной его книга. Ли остался верен себе. Выдумщик не дал жить художнику. Перед нами звонкий безудержный фельетон, и, чего нельзя не заметить, вещица с перцем.
Алексей Толстой.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Синдикат Холостяков
1. Натюрморт из декларации, кафе и русского эмигранта
Декларация:
Как жаль, что полисмены не умеют смотреть на жизнь глазами художников, а художники — глазами полисменов.
Но, в то же время, если бы так было, значительные события, которым посвящена эта книга и это доброкачественное начало, утратили бы весь смысл.
Наши симпатии обращены к нашей декларации, наши спины к палящим лучам солнца, наши каблуки вязнут в асфальте, густом и тягучем, как жевательная резина.
И в удушающей жаре пробковый шлем постового полисмена раскаляется как бессемеровская груша, в ушах гудит, в глазах встают картины, достойные кисти Марка Шагала.
Одинокий полисменовский ум, притуплённый высокой температурой, не в состоянии уловить пафоса и количества красной и белой краски, полосатой матрасной краски, годной для украшения улицы национальными флагами, о чём позаботился муниципалитет по случаю предвыборной кампании.
И в этой пестроте художнику — необозримое поле для действий, для высокого анализа. Художнику достаточно нескольких полос — белых и красных, прямых или скошенных, чтобы дать синтез спокойного неба с дисциплинированными рядами звёзд над национальными цветами, ночной покой мягкой полосатой перины или крутую упругость полосатого тента, протянутого над столиками кафе, расположенными прямо на тротуаре.
И ножки мраморных столиков, словно копыта буйволов на водопойной тропе, вязнут в размякшем асфальте…
Но довольно деклараций, довольно медлительности, довольно метафор, троп, архитектоник, амфибрахиев, калориметров и прочих принадлежностей несложного повествовательного ремесла. Солнце, линчёванное на подходящей высоте, ручается за дальнейшую лапидарность.
Кафе.
Под натянутым тентом паллиативная прохлада и невысокие цены. Негр бесшумно шмыгает среди беспиджачной массы посетителей. Плоскость подноса с кружками напитков в его руках виртуозно склоняется под самыми непостижимыми углами.
Негр бегает, разнося на подносе посуду, кексы и сдачу.
Иван Филиппович Сметанин, — был такой, а теперь, в условиях американской действительности и репортёрских заметок, им подписываемых, Джон Ковбоев, — закатав рукава сорочки до обильно смокших подмышек и роясь соломинкой в кусочках льда, плавающего в кофе, усиленно сочиняет очередную небылицу от «собственного корреспондента» из Москвы.
Знает, что редактор мистер Кудри, загнав консервы на сократовский лоб, перечитывая ковбоевскую сенсацию, вынет блокнот с заголовком: «Советские утки» и будет сверять стряпню:
1. Взрыв Кремля — печаталось 4 раза (тема использована).
2. Восстание в Москве — 8 раз (можно ещё 1 раз).
3. Восстание в Петрограде — печаталось 2 раза (?).
4. Восстание всероссийское — 6 раз (не имеет успеха).
Проверит — и пошлёт секретарю.
Напротив кафе — редакция. По фасаду вывеска с электрическими буквами «Нью-Таймс». Стрелка автоматических часов придирается к 12-ти… Ковбоев заторопился… В двенадцать у Кудри антракт интимного свойства, в 12.20 — интимный приём, — Реджи Хоммсворд, он — Ковбоев — и мисс, вернее мадемуазель, Ирена, стенографистка (глазки, пальчики, ножки… аф-ф!). Ковбоев даже перекусил соломинку и перечеркнул абзац, где было обстоятельно изложено, как Волга, выйдя из берегов, затопила Курскую губернию, население в панике, вспыхнуло восста… Тьфу!
Спустил рукава. Достал сигару, длинную, как Пенсильванская железная дорога, и чёрную, как душа Пирпонта Моргана. Раскурил, подвёл под небритый подбородок ладони, которым бы позавидовал Максим Горький, и, водрузив эту несложную композицию из лица, сигары и ладоней при помощи локтей на столик, начал с задумчивостью, достойной Конфуция, пялить жёлтые круглые глаза на редакционные часы, ожидая призывного момента — 12.20.
12.18 — он расплатился.
12.18.30 — обменялся с полисменом замечанием о погоде и слабости уличного движения.
12.19 — сел в лифт и 12.20 — нажимал ручку двери, по-тургеневски трепыхнул сердцем и жёлтыми глазами въехал в полураскрытый смеющийся рот мадемуазель Ирены.
2. Буря в ложке воды, или шанже-во-пляс
Ковбоев галантно стукнул каблуками, поклонился и задом закрыл дверь; вслед за этим сокрушающе потряс три протянутые ему ладони.
Мистер Кудри в этот момент выключал телефон до 12.40, чтоб никакие силы мирские не прорывались в его кабинет…
— Кудри! — завопил Ковбоев, — не могу! Честное слово, не могу!! Лучше определите меня посыльным или пошлите корреспондентом в Аляску, но я не буду больше московским корреспондентом… То ли ваше проклятое солнце, то ли бубенцы валдайские…
— Что такое?.. б-ю-б-е-нци, Вал-дасски? — не понял Кудри широких русских слов, въехавших в речь Ковбоева…
— Бубенцы? Гм! А, это такой русский джаз-банд, помещающийся над лошадью…
— Джаз-банд? — Реджинальд Хоммсворд, сидевший на краю редакторского стола между телефоном и портретом Лафоллета, бросил рассматривать свои ногти…
— Идея, Самуил! — повернулся он к Кудри, — Джон, давайте — изложите!
«Вулкан в кармане» Б. Липатова и И. Келлера — классическое произведение литературы «красного Пинкертона». Советский полпред-шпион Фокин, его подруга-белоэмигрантка, сыщики Штрук и Шерлок Пинкертон, иностранные банкиры и опереточные африканские дикари заняты поисками небывалой взрывчатки, попутно предоставляя авторам возможность вдоволь развлечься.
«Я сам себе не поверил: на нашу заднюю площадку автобуса, проломив крышу, втиснулась летающая тарелка. Небольшенькая такая. На одного. …Кнопочки замигали, люк открылся, и из него выглянул синий червеобразный уродец. — Ура, земляне! — проквакал он. — Играем?».
Из цикла «Дядюшкин сундук» — история вторая, не последняя. На обложке: рисунок «Helen of Troy» художницы Donatella Drago.
Космический патруль настигает звездолёт пиратов, осуществивших налёт на транспортник с грузом радия. Негодяи сдались, но как выясняется, контейнеры с ценным хим. элементом они уже успели спрятать на некоем приметном астероиде, выглядящим из космоса как сгусток голубого льда... © igor14.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Так ли разумны обычаи доминирующего вида на третьей планете системы желтого карлика в окраинной ветви Галактики, если взглянуть на них с иной точки зрения?
Богатый наследник попадает в тюрьму и оказывается в весьма странной компании. Выясняется, что истории всех связаны…
Шекспир — одно из чудес света, которым не перестаешь удивляться: чем более зрелым становится человечество в духовном отношении, тем больше открывает оно глубин в творчестве Шекспира. Десятки, сотни жизненных положений, в каких оказываются люди, были точно уловлены и запечатлены Шекспиром в его пьесах.«Макбет» (1606) — одно из высочайших достижений драматурга в жанре трагедии. В этом произведении Шекспир с поразительным мастерством являет анатомию человеческой подлости, он показывает неотвратимость грядущего падения того, кто хоть однажды поступился своей совестью.
«Фархад и Ширин» является второй поэмой «Пятерицы», которая выделяется широтой охвата самых значительных и животрепещущих вопросов эпохи. Среди них: воспевание жизнеутверждающей любви, дружбы, лучших человеческих качеств, осуждение губительной вражды, предательства, коварства, несправедливых разрушительных войн.
«К западу от Аркхема много высоких холмов и долин с густыми лесами, где никогда не гулял топор. В узких, темных лощинах на крутых склонах чудом удерживаются деревья, а в ручьях даже в летнюю пору не играют солнечные лучи. На более пологих склонах стоят старые фермы с приземистыми каменными и заросшими мхом постройками, хранящие вековечные тайны Новой Англии. Теперь дома опустели, широкие трубы растрескались и покосившиеся стены едва удерживают островерхие крыши. Старожилы перебрались в другие края, а чужакам здесь не по душе.
БВЛ - Серия 3. Книга 72(199). "Тихий Дон" - это грандиозный роман, принесший ее автору - русскому писателю Михаилу Шолохову - мировую известность и звание лауреата Нобелевской премии; это масштабная эпопея, повествующая о трагических событиях в истории России, о человеческих судьбах, искалеченных братоубийственной бойней, о любви, прошедшей все испытания. Трудно найти в русской литературе произведение, равное "Тихому Дону" по уровню осмысления действительности и свободе повествования. Во второй том вошли третья и четвертая книги всемирно известного романа Михаила Шолохова "Тихий Дон".