Бледный всадник - [63]

Теперь я разглядел, что на Альфреде вовсе не ряса священника, а плотный черный плащ. Его длинное лицо было очень бледным.

— Спасибо, Леофрик, — проговорил он, потом посмотрел на меня и словно бы содрогнулся.

Мы догнали две другие лодки, и я увидел в одной из них беременную Эльсвит, закутанную в плащ из меха серебристой лисы. В той плоскодонке были также Исеулт и Энфлэд, в то время как священники до отказа забили другую, и я понял, что один из них — епископ Алевольд.

— Что случилось, мой господин? — спросил Леофрик.

Альфред вздохнул и задрожал, но поведал нам свою историю.

Он ускакал из Сиппанхамма со своей семьей, телохранителем и десятком церковников, чтобы проводить монаха Ассера, который уезжал в тот день.

— Мы отслужили благодарственный молебен в церкви Соппан Бирг. Это новая церковь, — серьезно сообщил он Леофрику. — Просто замечательная. Мы пели псалмы, читали молитвы, а потом простились с братом Ассером, который продолжил свой путь. — Альфред перекрестился. — Я молюсь, чтобы он был жив и здоров.

— Надеюсь, этот лживый ублюдок мертв! — прорычал я.

Альфред не обратил на меня внимания.

После церковной службы они все отправились в ближайший монастырь и пробыли там какое-то время, а потом вдруг появились датчане. Король и его окружение бежали и скрывались в ближайшем лесу, пока монастырь горел. После этого они попытались двинуться на восток, в сердце Уэссекса, но им, как и нам, все время мешали датские патрули. Однажды ночью, когда они укрывались на ферме, их застал врасплох отряд датчан: те убили нескольких стражников и захватили всех лошадей. С тех пор они шли пешком, так же как и мы, потеряв дорогу, пока наконец не вышли к болоту.

— И одному Богу известно, что нас ждет дальше, — закончил Альфред.

— Мы будем драться, — сказал я.

Он молча взглянул на меня, и я, пожав плечами, повторил:

— Будем драться.

Альфред посмотрел на болото.

— Надо найти корабль, — сказал он, но так тихо, что я едва его услышал. — Найти корабль и отправиться во Франкию.

Он плотнее закутался в плащ. Снег шел все гуще, но таял, едва встретившись с темной водой. Датчане исчезли, затерявшись в снегопаде позади нас.

— Это был Гутрум? — спросил меня Альфред.

— Да, Гутрум, — ответил я. — Он знал, что преследует именно вас?

— Полагаю, что знал.

— Что еще могло привести сюда Гутрума? Он хочет тебя убить. Или взять в плен.

Однако в тот миг мы были в безопасности.

Деревня на островке представляла собой десяток домишек, крытых камышом, и несколько сараев, стоящих на сваях. Все постройки были цвета грязи, улица была грязной, козы и люди были покрыты грязью, но каким бы бедным ни было это селение, оно все-таки могло предложить нам еду, кров и какое-никакое тепло. Деревенские жители увидели беженцев и, посовещавшись, решили их спасти. Я подозревал, что они были не такими уж добросердечными и скорее хотели нас ограбить, но у меня и Леофрика был грозный вид, а когда деревенские поняли, что их гостем оказался сам король, то, разумеется, постарались сделать все возможное для него и его семьи, хоть это и получалось у них неуклюже.

Один из местных жителей на диалекте, который я едва смог понять, спросил, как зовут короля. Он никогда не слышал об Альфреде. Он знал о датчанах, но объяснил, что корабли викингов никогда не добирались ни до их деревни, ни до других поселений на болоте. А еще этот человек сказал, что его односельчане охотятся на оленей и дичь, разводят коз, ловят рыбу и угрей, — так что еды у них много, хотя вот топлива в обрез.

Эльсвит тогда носила под сердцем уже третьего ребенка, в то время как первые два находились на попечении нянек — один из них, трехлетний Эдуард, наследник Альфреда, болел и постоянно кашлял, что очень беспокоило мать, хотя епископ Алевольд уверял, что это обычная зимняя простуда. У старшей сестры Эдуарда, шестилетней Этельфлэд, были шапка светло-золотистых кудряшек, обаятельная улыбка и умные глаза. Альфред ее обожал, и в те первые дни на болоте дочка была для него единственным лучом света и надежды.

Однажды, когда мы сидели возле маленького умирающего огня и Этельфлэд спала, положив золотистую головку на колени отца, Альфред спросил меня о моем сыне.

— Я не знаю, где он, — ответил я.

Все остальные, кроме нас с королем, уже спали. Я сидел у двери хижины, глядя на лежащее под луной, выбеленное морозцем черное с серебром болото.

— Ты собираешься отправиться на его поиски? — серьезно осведомился король.

— Ты и вправду хочешь, чтобы я так поступил? — спросил я.

Альфред озадаченно посмотрел на меня.

— Эти люди дали вам кров, — объяснил я, — но они столь же охотно перерезали бы вам глотки. Они не сделают этого, пока я здесь.

Король хотел было запротестовать, но понял, что я прав, и только погладил дочь по волосам.

Эдуард, который спал в хижине вместе с матерью, зашелся в очередном приступе кашля. В последнее время кашель его стал хуже, много хуже, и все мы подозревали, что это коклюш, убивающий маленьких детей.

Альфред вздрогнул, услышав звук кашля.

— Ты сражался со Стеапой? — спросил он.

— Сражался, — резко ответил я. — Пришли датчане, и мы не закончили бой. Но он пролил кровь, а я нет.