Бледный всадник - [57]

— Я тот, кто перережет тебе горло, если ты помешаешь ей принести нам еды.

— Тише, тише! — сказал человек постарше и, нахмурившись, посмотрел на меня. — Я тебя знаю?

— Я был с Гутрумом в Редингуме, — сказал я, — и у Верхама.

— Ну-ну. На этот раз ему повезло больше, а?

— Это верно, — согласился я.

Он указал на Исеулт:

— Твоя?

— Не продается.

— Я просто спросил, друг, просто спросил.

Энфлэд тем временем принесла черствый хлеб, бекон, сморщенные яблоки и твердый, как камень, сыр, в котором извивались красные черви. Датчанин постарше поставил на наш стол горшок эля, очевидно, в качестве мирного подношения, и, поговорив с ним, я немного узнал о том, что происходит.

Гутрум привел около тысячи человек, чтобы напасть на Сиппанхамм. Сам он находился теперь в доме Альфреда и собирался оставить в Сиппанхамме половину своих людей, в качестве здешнего гарнизона, в то время как остальные хотели утром отправиться дальше, на юг или на запад.

— Пусть себе эти ублюдки бегут, а? — сказал этот человек. Потом нахмурился, глядя на Леофрика. — Твой друг не очень-то разговорчив.

— Он немой, — пояснил я.

— Я знавал человека, у которого была немая жена. Вот был счастливчик.

Он с завистью посмотрел на мои браслеты.

— Ну и кому же ты служишь?

— Свейну Белой Лошади.

— Свейну? Он был у Редингума? Или у Верхама?

— Он сражался в Дифлине, — сказал я, — но в ту пору я был с Рагнаром Старшим.

— А, Рагнар! Вот бедняга!

— Полагаю, его сын теперь мертв? — спросил я.

А как же иначе? Да уж, не повезло заложникам. — Подумав мгновение, он снова нахмурился: — А что Свейн тут делает? Я думал, он идет морем?

— Так и есть, — ответил я, — мы здесь для того, чтобы поговорить с Гутрумом.

— Свейн послал немого на переговоры с Гутрумом?

— Он послал меня, а я прихватил его, — указал я большим пальцем на мрачного Леофрика, — чтобы убивать людей, которые задают слишком много вопросов.

— Хорошо, хорошо! — Датчанин примирительно поднял руки в ответ на такое проявление воинственности.

Мы переночевали на чердаке конюшни, согревшись в соломе, и ушли перед рассветом. В то утро пятьдесят восточных саксов могли бы запросто отбить Сиппанхамм, потому что датчане были пьяны и спали, позабыв обо всем на свете.

Леофрик украл меч, топор и щит у храпевшего в таверне датчанина, а потом мы беспрепятственно вышли через западные ворота. В поле за городом мы нашли больше сотни коней; двое охранявших их воинов дрыхли в крытой соломой хижине, и мы могли бы легко забрать всех лошадей, но седел и уздечек не было, и я нехотя смирился с тем, что придется идти пешком.

Теперь нас было четверо, потому что Энфлэд решила отправиться с нами. Она закутала Исеулт в два больших плаща, но бриттка все еще дрожала.

Мы пошли на запад, потом — на юг по дороге, которая вилась меж невысоких холмов. Мы направлялись в Батум, а оттуда я мог бы двинуться на юг к Дефнаскиру, дабы позаботиться о маленьком сыне, но было ясно, что датчане уже опередили нас. Некоторые, должно быть, поскакали в ту сторону еще вчера, потому что в первой же деревне, до которой мы добрались, не кричали петухи, вообще не раздавалось ни звука, а то, что я принял за утренний туман, оказалось дымом от горящих домов. Гуще всего дым поднимался впереди, поэтому датчане вполне уже могли достичь Батума. Этот город был им хорошо известен, так как они торговали там во время очередного перемирия.2

В тот же день около полудня орда конных датчан появилась на дороге позади нас, и мы бежали на запад, чтобы укрыться в холмах.

Мы странствовали неделю, находя убежища в лачугах: некоторые из них хозяева бросили, в других все еще жили перепуганные люди, и каждый короткий зимний день непременно был отмечен дымом, говорящим о том, что датчане вовсю грабят Уэссекс. Однажды мы нашли корову, запертую в коровнике рядом с покинутым домом; корова была с теленком и ревела от голода. Той ночью мы попировали свежим мясом, а на следующий день не смогли двинуться дальше из-за жгучего холода и косого дождя — его подгонял восточный ветер, а деревья раскачивались тяжело, словно в муках. Крыша дома, где мы нашли убежище, протекала, дым от огня угрожал нас задушить, а Исеулт просто сидела, глядя на маленькие язычки пламени огромными пустыми глазами.

— Ты хочешь вернуться в Корнуолум? — спросил я ее.

Исеулт, казалось, удивилась, что я заговорил. У нее ушло несколько биений сердца на то, чтобы собраться с мыслями, потом она пожала плечами.

— А что там у меня есть?

— Дом, — ответила Энфлэд.

— Мой дом — это Утред.

— Утред женат, — резко возразила Энфлэд.

Исеулт словно не услышала ее.

— Утред поведет мужчин, — проговорила бриттка, раскачиваясь вперед и назад, — сотни мужчин. Могущественный отряд. Я хочу это видеть.

— Он введет тебя в искушение, вот что он сделает, — сказала Энфлэд. — Ступай-ка ты лучше домой, девушка, возноси молитвы и надейся, что датчане туда не доберутся.

* * *

Мы продолжали пробираться на юг, каждый день понемногу продвигаясь вперед, но те мучительные зимние дни были коротки, и датчане, казалось, были повсюду. Даже когда мы странствовали по местности вдалеке от троп и дорог, на горизонте всегда мог показаться датский разъезд, и, чтобы избежать встречи с такими отрядами, мы все время забирали на запад.