Бледная графиня - [32]

Доктор Гаген понимающе кивнул и в то же время пристально наблюдал за выражением лица асессора: на нем была написана твердая решимость и строгая, почти мрачная важность. Видно было, что визит к графине, решиться на который после всего случившегося стоило Бруно немалого труда, имел еще и другую, более значительную цель, нежели та, которую он назвал доктору.

Оба собеседника вышли из комнаты и стали спускаться по лестнице.

Тем временем внизу, в передней, разыгралась трогательная сцена.

Усилием воли Губерт подавил в себе волнение и с замечательным хладнокровием отдал себя в руки чиновников, прибывших вместе с Бруно арестовать его. Туда же пришли старуха-мать и полуслепая сестра, чтобы проститься с ним и последний раз взглянуть на своего кормильца.

Старушка, рыдая, припала к его груди. Худые, иссохшие руки ее обхватили сына, стараясь удержать, защитить.

Даже Губерт расчувствовался. Мрачное, дерзкое выражение его лица сменилось на печальное и задумчивое. С затаенной нежностью и любовью пытался он утешить свою старую мать.

– Полно, матушка, полно, – говорил он дрожащим от волнения голосом. – Успокойся, я вернусь. Правда все равно всплывет наружу. Участь моя зависит не от одного человека. Пусть будет произведено следствие по всем правилам. Поэтому я сам просил, чтобы меня увезли в город.

– Ты не вернешься оттуда, – твердила старушка прерывающимся от рыданий голосом. – Я больше не увижу тебя…

– Я невиновен, матушка. Успокойтесь ради Бога, невиновность моя скоро подтвердится, и меня отпустят, – уговаривал Губерт ее и свою несчастную сестру.

В эту минуту в переднюю вошли Бруно с доктором.

Не желая показывать перед ними свою слабость, Губерт быстро вырвался из объятий матери и сестры и, сопровождаемый одним из полицейских, проворно забрался в карету. Другой чиновник сел рядом с кучером на козлы.

Заняли свои места и Бруно с Гагеном. Доктор оказался напротив арестованного.

Лошади тронулись, и раздались душераздирающие вопли матери и сестры, которые, лишившись, может быть, навсегда самого дорогого им человека и кормильца, в отчаянии заламывали руки.

– Господи, неужели мне суждено быть матерью убийцы? – вскричала несчастная старушка, и слова эти произвели на всех сидящих в карете тягостное впечатление. – Нет, нет, он невиновен. Да поможет Господь ему и нам!

IX. БРУНО И ГРАФИНЯ

В то время как в домике лесничего происходила вышеописанная сцена, Мария Рихтер явилась в покои графини и велела служанке доложить о ней.

Когда Мария вошла, графиня сидела за письменным столом в своем кабинете.

Графиня Камилла была вся в черном. Глубокий траур очень шел ей, подчеркивая замечательную матовую белизну кожи и чудесный блеск глубоких черных глаз. Она была необыкновенно хороша в этом наряде.

Мария тоже была в трауре.

При ее появлении графиня любезно встала и приветливо поздоровалась с молодой девушкой.

– Что тебе нужно, дитя мое? – ласково обратилась она к Марии. – Ты такая бледная, расстроенная, удрученная горем – я хорошо понимаю твое состояние. Мне самой неведом покой после этого ужасного происшествия, которое нанесло всем нам такой страшный и неожиданный удар.

– Графиня, я пришла просить у вас позволения покинуть замок, – произнесла Мария, невольно потупив глаза при виде ослепительной красоты графини.

Впрочем, может быть, что-то другое заставило ее опустить глаза?

Марии трудно было вынести острый взгляд жгучих глаз графини. Она испытывала при ней невольный страх. Какой-то инстинкт повелевал ей остерегаться этой женщины с пронзительным взглядом и бледным, как мрамор, неподвижным лицом.

– Ты хочешь уехать, дитя мое? – спросила Камилла.

– Вы знаете, графиня, что я давно уже собиралась это сделать, давно решила не злоупотреблять более вашей добротой. Я многому научилась и теперь могу сама зарабатывать себе на кусок хлеба.

– Ты, кажется, собиралась тогда поступить в какой-нибудь приличный дом гувернанткой?

– То же самое я собираюсь сделать и теперь, графиня.

– Обдумай хорошенько свое намерение, дитя мое. Должна тебе сознаться, что оно мне не очень-то нравится. Мне кажется не совсем приличным отпускать молочную сестру Лили в чужой дом трудиться ради куска хлеба.

– Зарабатывать себе на хлеб честным трудом нисколько не стыдно, графиня.

– Пожалуй, ты права, дитя мое, но что скажут люди? О, ты еще не знаешь, как окружающие в большинстве случаев смотрят на эти вещи. Чего доброго, они обвинят меня, скажут, что я прогнала тебя.

– Я все обдумала, графиня. Я уеду так далеко, что подобное предположение никому даже в голову не придет… Есть еще одна причина, по которой я хотела бы уехать как можно дальше. То счастливое, невыразимо прекрасное время, что я провела здесь, в этом доме, осталось позади, оно прошло и более никогда уже не вернется. Ведь нет в живых той, которую я любила как родную сестру и которая отвечала мне тем же, – прерывающимся от волнения голосом произнесла Мария. Слезы душили ее, она с трудом сдерживала рыдания. – Не хочу, чтобы что-то напоминало о прошлом. Мне нужны новые края, новые люди, тогда и я смогу начать новую жизнь, похоронив прежнюю.

– Куда же ты намереваешься поехать, дитя мое?