Бледная графиня - [11]

Вероятно, он ошибся и, взбудораженный рассказом старой нищенки, рев какого-нибудь животного принял за человеческий крик.

Он двинулся дальше в сторону замка, искал, звал Лили, но ответа не было, – наверное, невеста его давно уже дома.

Решив так, Бруно с облегчением повернул назад. Но, пройдя несколько шагов, он чуть не наткнулся на тропе на какое-то темное существо. В это мгновение блеснула молния, и Бруно увидел перед собой человека. Всмотревшись, он узнал лесничего Губерта.

Но что за вид был у него! Лицо искажено, борода и волосы всклокочены. Он был почти страшен в эту минуту.

– А, это вы! – сказал Бруно. – Ночь-то прескверная.

В ответ лесничий пробормотал несколько бессвязных слов. Бруно не смог разобрать их.

– Вы не видели, благополучно ли дошла молодая графиня до замка?

Губерт опять что-то пробормотал и торопливо пошел прочь.

«Какой-то он странный сегодня, – подумал Бруно. – Верно, не узнал меня».

Теперь он уже не так беспокоился о своей невесте. В самом деле, Губерт ведь шел по той же дороге, что и Лили, и если бы с ней что-нибудь случилось, первым услышал бы крик и поспешил на помощь.

Успокаивая себя подобными мыслями, Бруно быстро шагал по дороге в город, не обращая внимания на дождь и бурю. Добрался он туда без приключений, но далеко за полночь и промокший до костей.

Мысленно пожелав своей милой невесте доброй ночи, он спокойно улегся спать, совершенно не подозревая, какое страшное горе принесет ему завтрашнее утро.

IV. ПАДЕНИЕ В ПРОПАСТЬ

Весь минувший вечер странное, неодолимое беспокойство мучило молодого лесничего Губерта Бухгардта.

Домик его стоял в глубине леса. Там Губерт родился и жил, никуда надолго не отлучаясь.

Ребенком он целыми днями пропадал в замке, играя с Лили и ее молочной сестрой, и те привыкли к нему, как к родному.

Став юношей, он, по указанию графа, обучал обеих девушек верховой езде, а впоследствии также и стрельбе. Так росла и крепла их дружба. Губерт пользовался полнейшим доверием девушек.

После смерти отца на попечении Губерта остались престарелая мать и полуслепая сестра. Граф и его назначил лесничим и постоянно заботился о том, чтобы семейство покойного Бухгардта ни в чем не знало нужды.

От природы добрый, любящий сын и брат, верный своему долгу лесничий, Губерт считал своей священной обязанностью содержать старую мать и больную сестру, которая могла только прясть и вязать – в этом ей вместо зрения помогали осязание и привычка.

Мир и покой царили в домике молодого лесничего. Но в последнее время с ним произошли большие перемены. Он стал молчалив и сосредоточен. Не находя себе места в доме, целыми днями пропадал в лесу. На встревоженные вопросы матери не отвечал и выглядел таким мрачным и угрюмым, каким никогда до сих пор не бывал.

Старушка-мать давно заметила, что с сыном ее творится что-то неладное, но что именно – понять не могла. В описанный нами злополучный воскресный вечер Губерт по обыкновению отправился в лес, несмотря на то что там ему совершенно нечего было делать. Он не слушал предостережений матери, которая уговаривала его остаться дома, так как собиралась гроза.

Бедная старушка с упреком поглядела ему вслед, стоя у окна своей комнатушки, и грустно покачала головой.

На шатком столе без скатерти стояли полупустой кофейник и поднос с грязными чашками. Рядом сидела за прялкой полуслепая София. Она была всего на несколько лет старше Губерта, но выглядела уже пожилой женщиной.

Обстановка в домике лесничего была весьма убогой. Под стать ей выглядела и одежда обеих женщин: незамысловатые старомодного покроя платья из домашней пряжи.

Вся квартира состояла из трех маленьких комнат. Две первые занимали мать и дочь, задняя служила спальней и кабинетом для Губерта.

– Опять он ушел, – всплеснув руками, проговорила старушка с тяжелым вздохом. – Ума не приложу, что с ним такое происходит?

– Любовь проснулась, матушка. Я ведь давно тебе говорила, – заметила София, остановив на минуту жужжащее колесо прялки. – Разве ты не видишь, что у него голова идет кругом?

– Любовь? С чего это ты взяла? Я ничего подобного не замечаю, вижу только, что он с каждым днем становится все молчаливей и угрюмей.

– А я все знаю.

– Разве он говорил тебе?

– Говорить-то не говорил, но я сама догадалась. Он воображает, что я уже совсем ослепла, а я еще кое-что вижу левым глазом. Недели две назад я заметила на полу в его комнате что-то черное. Подняла, присмотрелась – а это женская перчатка.

– Женская перчатка?

– Да, именно. Я положила ее на то же место, будто и не видела вовсе. А потом она исчезла, верно, он спрятал. А недавно я нечаянно увидела, что он стоит в своей комнате и что-то целует. Издали я не разглядела, что он прижимал к губам, заметила только, что он сунул эту вещицу под счетную книгу. Потом посмотрела – а это чей-то портрет, матушка.

– Чей же?

– Я видела только, что это фотографическая карточка, а с кого – разглядеть не могла. Пойди в его комнату, приподними книгу. Там она и должна лежать.

– Нехорошо подсматривать и выведывать чужие тайны, – заметила старая мать. – Но очень хотелось бы знать, кого избрало его сердце. Разве я буду против, если Губерт женится на доброй, порядочной девушке? Может, он думает, что мы будем против или станем чинить ему помехи? Ничего подобного! Я докажу ему, что он ошибается, уговорю не жертвовать ради нас своим счастьем. Да и зачем? Разве хорошая жена может мешать матери? Я с радостью уступлю ей место хозяйки. Мне пора бы и на покой. Мы с тобой можем перебраться в комнатку под крышей, а он пусть живет здесь с молодой женой.