Бледна как смерть - [43]

– Ну конечно, ведь прерафаэлитов помнят прежде всего по женским портретам. Они выбирали свои модели так, чтобы их лица и переживания совпадали с настроением картин.

Лиззи в роли Офелии, девушки, сошедшей с ума от неразделенной любви; Беатриче, небесная возлюбленная Данте. И Бетани?

– Бетани нравилось то, что вы в ней видели?

– Я не знаю.

– Адам, вы беспокоитесь о ней?

– Что вы имеете в виду?

– Как по-вашему, Бетани может что-нибудь с собой сделать?

Он повернулся к ней.

– Никогда!

Он был взбешен. Наташа не предполагала, что он способен на такие сильные эмоции. Она сделала вид, что верит ему. И все же у нее создалось впечатление, что Адам нервничает, потому что пытается убедить в этом не ее, а себя.

– Извините. Я должна была задать этот вопрос.

Она медленно перебирала снимки. Изображения девушки на всех фотографиях были неясными, призрачными. Печальными. Не это ли качество Адам ценил в Бетани? Качество, которое викторианские художники подметили у Лиззи Сиддал, некий ореол, предвещающий раннюю смерть? Или это не более чем авторская манера фотографа?

– На той фотографии, которую вы мне дали, нечеткость изображения появилась в результате неправильной проявки, правда?

– На самом деле вы недалеки от истины. У Камерон такие снимки сначала тоже появились случайно. – Он наклонился вперед, чтобы достать с полки над столом тяжелую книгу, открыл ее на странице с фото девушки в саду. – А потом она стала пользоваться линзой с длинным фокусным расстоянием, которая позволяет ограничить глубину резкости. – Он обвел пальцем туманный каскад волос фотомодели, потом дотронулся до четко очерченного профиля. – И коллоидная эмульсия, которую применяли в то время, также придавала готовому снимку слегка размытый вид. Множество деталей теряется из-за невероятно длинной экспозиции – дыхание или медленные движения, почти незаметные невооруженным глазом, сказываются на четкости изображения.

Неожиданно он стал другим человеком – оживленным, увлеченным. Совсем как Стивен, когда разговор заходил об археологии. Есть что-то притягивающее в людях, страстно увлеченных чем-либо, стремящихся поделиться с окружающими своими знаниями...

– В общем, я использую один старинный, не научный метод, – добавил он. – Трюк со светом. Если задрапировать тканью окно или лампу, то рассеянный свет создает вокруг натурщицы своего рода сверхъестественное свечение. – Он захлопнул книгу, поставил обратно на полку. – Я вас утомил.

– Совсем нет, – сказала она правду. – Это так захватывающе!

Они обменялись улыбками.

– А какое внутреннее качество вы разглядели в девушке, которую сегодня фотографировали?

– В Диане? О, она точь-в-точь снежная королева, ледяная и хищная.

– Она ваша подруга.

Я бестактна?

– Не в том смысле. – Адам усмехнулся. – Она хочет стать актрисой. Считает, что участие в съемках пойдет ей на пользу. Мы... я встретил ее на вечеринке около года назад. Первое, на что я обратил внимание, – ярко-красные губы. Казалось, они кричали, даже когда она молчала. Викторианцы считали, что в чертах лица запечатлен характер. Думаю, в этом что-то есть.

Картинка из прошлого была очень яркой. Маркус, его руки, колдующие над черепом. Глаза, губы и скулы, обретающие форму под его пальцами. Их голоса накладывались друг на друга, когда они обсуждали, как мог выглядеть челочек при жизни. Получалось, что они вместе работали над проявляющимся лицом. Она прогнала воспоминание.

Адам снова поглядел на нее.

– Не собираетесь ли вы меня спросить, – сказал он, – какие черты характера я вижу в вас?

– Не уверена, что хочу об этом узнать.

– Это сделать довольно трудно. Предполагаю, у вас много общего с хамелеоном – привычка меняться в зависимости от обстоятельств.

– Очень тонкое наблюдение, – она вернула фотографии. – Я всегда считала, что черно-белые снимки намного красивее цветных. Старые фотографии производят более сильное впечатление, чем современные моментальные снимки.

– Цветное слишком реалистично. Черное и белое дает больше пищи воображению. Вы хотели увидеть фотографии из Литтл Бэррингтона, не так ли? – Он отвернулся, открыл шкафчик и выдвинул еще один ящик. – Как я уже говорил, черно-белый снимок не получился, поэтому для выставки я сделал цветной. Думаю, и такой сойдет.

Фотография была намного больше остальных, на глянцевой бумаге, цвета – почти «Техниколор»[4]. Создавалось впечатление, что лицо Бетани покрыто слоем белой пудры. Наташа уже не совсем понимала, что она ожидала увидеть, чего надеялась добиться.

Она положила фотографию на стол.

– Меня не оставляет мысль о том длинном телефонном разговоре перед тем, как она ушла. Я бы хотела узнать, с кем она говорила. Не думаю, что у вас есть телефонный счет с указанными номерами...

Как по сигналу, зазвонил телефон. Оба чуть не подпрыгнули. Адам схватил трубку.

– Да? Я могу отправить их завтра?

Он положил папку на стол, взял блокнот и ручку.

Из конверта показался угол другой фотографии, – единственного снимка, который Адам оставил в папке. Машинально Наташа открыла папку.

Смысл изображения на снимке дошел до нее мгновенно.

Адам повесил трубку.

– Я сделал его вечером накануне ее ухода, – сказал он. – Она изображала Спящую красавицу.