Блаженство страсти - [2]

Взгляду Джессики открылись пальмы в кадках, шелестящие от ветра, который проникал в просторный двухэтажный вестибюль через огражденные балюстрадой открытые галереи. Повсюду красовались букеты цветов, и везде звучала музыка.

Девушка просто рот раскрыла от изумления при виде красивого юного слуги, который пробежал мимо, везя за собой странный высокий экипаж на двух колесах. В экипаже сидела величественная молодая дама, одетая в бледно-голубое платье, с бриллиантами, сверкающими у нее на шее, на запястьях и в ушах.

Дочь дернула миссис Мэннинг за руку.

– Что это, мама? Какая странная коляска!

Анна засмеялась и наклонилась к девушке, чтобы та расслышала ее сквозь гул голосов.

– Это рикша, милочка. Так ездят на Востоке. Мистер Плант выписал их, чтобы его гости не уставали, – ведь здесь такие длинные коридоры.

Джессике хотелось спросить, не могут ли и они проехаться на рикше; но в этот момент не нее налетела крупная леди в красном бархате, и девушке пришлось вцепиться в материнскую руку, а потом последовать за родителями, пробирающимися сквозь толпу по одному из длинных коридоров.

По дороге она то и дело бросала взгляды на обстановку, о которой столько говорили. Она слышала, что мистер Плант меблировал отель вывезенными из Европы старинными вещами, которым цены не было, но все же не ожидала увидеть такое великолепие.

Под ногами у них лежал самый красивый ковер из всех, какие ей доводилось когда-либо видеть: ярко-красного цвета с вытканными синими драконами. У стен и на лестничных площадках стояли чудесные мраморные статуи; комнаты и холлы заполняли диваны, обитые атласом и парчой, инкрустированные и позолоченные кресла, столы из оникса и мрамора, украшенные золотыми листьями, сотни зеркал в золоченых рамах, сверкающие бронзовые и фарфоровые светильники.

Никогда раньше Джессика не видела такого богатства и красоты, и, судя по всему, она была не одинока в своем восторге и удивлении, потому что остальные тоже восклицали и вздыхали при виде бесценных вещей. Подобную роскошь не часто можно было встретить на этом берегу, где привыкли к простым, даже примитивным гостиницам.

Джессика, шедшая за родителями по, казалось, бесконечному коридору к столовой-ротонде, подумала, что это, наверное, самый удивительный и счастливый день в ее жизни. До конца дней своих ей не забыть этого бала, и когда-нибудь, став взрослой женщиной, она остановится в этом отеле, в одном из прекрасных номеров, о которых она столько слышала. Ибо, по ее мнению, этот отель – несомненно, самое красивое, самое великолепное место в мире!

* * *

Марии Мендес было жарко за тяжелыми драпировками, но, повернув голову налево, она могла видеть превосходную панораму вестибюля и прибывающих гостей.

Прямо перед драпировкой стояла высокая пальма, скрывавшая ее присутствие, и Мария с восторгом наблюдала сквозь зеленые, тихо колышущиеся листья, как в вестибюль входят самые богатые и известные люди в стране.

Как красиво и элегантно выглядели они в своих шелках, атласах и драгоценностях! Женщины с осиными талиями, в длинных платьях, с тщательно продуманными прическами; мужчины, казавшиеся высокими, стройными и очень элегантными в черных фраках. Сам вестибюль с его статуями, зеркалами, пальмами и цветами представлялся чем-то вроде видения из другой жизни, той жизни, которую Мария еще не совсем себе представляла.

Она знала, что существовала огромная пропасть между ее народом и этими людьми, североамериканцами, разодетыми в дорогие туалеты и увешанными драгоценностями, но она никогда не задавалась вопросом – почему это так. Просто таково было положение вещей. Зависти Мария не испытывала – она только наблюдала, восторженно и изумленно, как они проходили мимо нее, смеясь и болтая, кивая и улыбаясь, словно боги из старинных сказаний.

Ее черные глаза блестели от волнения. Мария подалась еще левее, чтобы лучше видеть трех человек, только что вошедших в вестибюль, – высокого привлекательного мужчину, гибкую красивую женщину в розовом платье и хорошенькую светловолосую совсем молоденькую девушку, примерно одного возраста с ней, Марией.

Присутствие девушки пробудило любопытство Марии. Среди прибывших на бал это, кажется, был первый человек одного возраста с Марией, а Марии было четырнадцать лет. Девушка была очень мила, в белом платье, длинную присборенную юбку которого украшали розочки из белого шелка, – при виде их Марию кольнула зависть. Длинные белые перчатки и маленькие бальные туфельки из лайковой кожи дополняли ее туалет. Интересно, кто это. Наверное, дочка какого-то важного лица, раз ее пригласили на бал.

Когда трое гостей исчезли из виду, Мария опустилась на свой стул. Ей уже захотелось есть, но жалко было оставлять такой удобный наблюдательный пункт. А посмотреть было на что!

Она знала, что далеко внизу, в кухне, ее отец и другие повара снуют взад-вперед, помешивая в горшках, приготовляя салаты и соусы. Будучи дочерью повара – специалиста по соусам, Мария могла входить в эту святая святых совершенно беспрепятственно – если отец разрешал ей, – зная, что ее как следует накормят. По крайней мере, в этом отношении она была в лучшем положении, чем многие кубинцы, жившие в этих краях; большинству из них приходилось вести суровую борьбу за существование.