Блаженный Иероним и его век - [33]

Ради этой же полноты мы позволим себе кратко задержать читателя на указании того отношения, которое установилось к Иерониму еще при его жизни и прошло — так или иначе меняясь — через всю историю вплоть до наших дней. Что касается его современников, то они почти единодушно были исполнены глубокого преклонения пред его ученостью и высоким подвигом его жизни. Августин, Сульпиций Север, Орозий — все они отдавали должную дань его подвижничеству и его бесконечному трудолюбию на пользу церкви. Некоторые враждебные голоса, осуждавшие характер святого, не могли существенно повлиять на суждение о нем всего западного христианства. И чем дальше в глубину Средних веков уплывал корабль католичества, тем все значительнее и величавее вырастала перед взорами христиан эта далекая и поэтическая в своей биографии фигура. Эпохе средневековья она должна была очень отвечать своим суровым и страстным устремлением "туда", в небесную потусторонность, а необыкновенность жизни давала пищу религиозному вдохновению средневековых сказаний в такой степени, как редко у какого-нибудь иного святого. И вот мы, действительно, видим целый венок легенд около этого прославленного имени. Они перенеслись и в живопись: там, как неизбежная декорация, как необходимые атрибуты при изображении халкидского отшельника,  утвердились все  эти львы, покоящиеся у его ног, фазаны, прилетающие к нему, непременный череп и рядом с ним иногда роза как символ тленной красоты, кардинальская шляпа и камень, служивший ему для биения в грудь на молитве, и конечно — тоже почти всегда неизбежная — раскрытая перед святым большая книга.

Но и не одно только предание церкви так любовно окружило своим вниманием Иеронима. Он был одновременно с этим почти без всяких ограничений принят в число ее виднейших богословских авторитетов, и, например, по вопросу о свободе воли католицизм положительно предпочитал его Августину как отстаивавшего более умеренную полупелагианскую точку зрения. Колумбан мог не без основания писать поэтому папе Григорию Великому: "Признаюсь тебе искренне: всякий, восстающий против авторитета Иеронима в церквах западных, будет отвергнут как еретик. Эти церкви с ним во всем согласуются". Даже самые неясности, может быть — промахи Иеронима были восприняты Римской церковью и упорно держались. В 29 стихе 34 главы "Исхода" Иероним перевел: "И не знал Моисей, что рогатым было лицо его" (вместо "сияло"), — и католический мир послушно и буквально принял это выражение. Евгубин (в XVI веке) писал по этому поводу: "Над нами смеются и издеваются иудеи, когда видят Моисея в наших храмах изображенным с рогами, как будто бы мы почитали его за какого-нибудь демона". (Epistolarum Des. Erasmi libri XXXI. Lond col. 1459). Самое знаменитое из таких "рогатых" изображений, конечно, Моисей  Микеланджело.

Новую славу принесло имени святого Возрождение. Средние века, чутко поняв и оценив его жизненный подвиг, далеко не всегда могли оценить те сокровища античного знания, то очарование латинской речи, которые заключались в его произведениях. Люди вроде Мирандолы и Лоренцо Баллы указали и на эту сторону его творений. О преклонении Эразма пред Иеронимом мы уже знаем. Рейхлин еще до Эразма думал приступить к исправлению его текста (см.: Allen. Epistolae Erasmi. Т. II, p. 50). Вообще, у гуманистов Иероним был бесспорно наиболее чтимым и наиболее читаемым отцом церкви. Любопытно, что когда Гольбейну в его столь известных рисунках к "Похвале Глупости" пришлось изобразить идеального святого (о котором говорится на последних страницах "Похвалы"), то он для этого изображения взял именно Иеронима. Рабле, хотя и не упоминая имени этого последнего, тем не менее удостоил его почти плагиата в своем изумительном романе. Мы приведем параллельно это любопытное место из Рабле и соответствующие места из "Письма к Павлину-пресвитеру об изучении Св. Писания", — приведем в особенности потому, что о подобном заимствовании комментаторы французского сатирика, насколько  нам  известно, ничего  не говорят.

Ad Paulinum presbyterum

1)  Sic Pythagoras Memphiticos vates; sic Plato Aegyptum et Architam  Tarentinum, eamque oram Italiae, quae quondam Magna Graecia dicebatur, laboriosissime peragravit.

2)  Apollonius — sive ille magus, ut vulgus loquitur, sive philosophus, ut Pythagorici tradunt — intravit Persas, tran-sivit Caucasum, Albanos, Scythas, Massagetas, opulentissima Indiae regna penetravit et ad  extremum  latissimo Phison amne transmisso pervenit ad Bragmanas, ut Hiarcam in throno sedentem aureo  et  de Tantali  fonte  potantem inter paucos discipulos de natura,de moribus, ac de siderum cursu audiret docentem; inde per Elamitas, Babylonios, Chaldaeos, Medos, Assyrios, Parthos, Syros, Phoenices, Arabas Pa-laestinam reversus Alexandriam perrexit, Aethiopiam adivit, ut gymnosophistas et famosissimam Solis mensam videret Sabulo, invenit ille vir ubique, quod disceret, ut semper proficiens semper se melior fieret.

3)  Ad Titum Livium lacteo eloquentiae fonte manantem, de ultimis Hispaniae, Galliarumque finibus quosdam venisse nobiles legimus;  et quos ad contemplationem sui  Roma  non  traxerat, unius hominis fama perduxit.