Блаженны мертвые - [12]

Чутье не поддавалось описанию, оно было неуловимым, как запах. Как лиса чует в темноте зайца и по его страху мгновенно распознает, что заяц тоже чувствует ее приближение, — так и они ощущали нечто, витающее вокруг людей и предметов.

Впервые они затронули эту тему прошлым летом, гуляя вдоль набережной Норр Мэларстранд. Возле городской ратуши они вдруг, как по команде, сошли с тротуара на велосипедную дорожку, обходя участок набережной. Эльви остановилась и спросила:

— Ты что, не хочешь идти по тротуару?

— Не-а.

— Почему?

— Ну... — Флора пожала плечами и смущенно уставилась в землю, — чувство какое-то... нехорошее.

— Знаешь, — Эльви коснулась ее подбородка, заставляя поднять голову, — у меня тоже.

Флора испытующе посмотрела ей в глаза:

— Правда?

— Да, — ответила Эльви. — Что-то здесь произошло. Что-то плохое. Мне кажется... здесь кто-то утонул.

— Да, — согласилась Флора, — выпрыгивал из лодки...

— ...и ударился головой о парапет, — закончила Эльви.

— Точно.

Они не стали проверять, была ли верна их догадка, — они и так знали ответ. Весь оставшийся день они делились историями, сравнивали свои ощущения. Такие провидческие способности проявились у обеих в ранней юности, и душевные метания Флоры были той же природы, что и терзания Эльви, — она слишком хорошо знала людей. Благодаря своим способностям она видела их насквозь и не терпела лжи.

— Детка, — объясняла ей Эльви, — все в той или иной степени врут. На том и общество держится, что каждый из нас хоть чуть-чуть да привирает. Ложь ведь зачастую куда милосерднее правды. Правда бывает очень эгоистична.

— Да знаю я, бабушка. Но это же так... мерзко, когда люди врут. И душок от них при этом такой...

— Да уж, — вздохнула Эльви. — Знаю.

— Тебе-то что, у тебя весь круг общения — дед да пенсионерки в церкви. А в школе тысяча человек, и кого ни возьми — всем паршиво. Они, может, и сами этого не осознают, но я-то чувствую. И переживаю. У меня внутри все переворачивается. И так — постоянно. А когда еще какой-нибудь учитель начинает мне мораль читать... да мне блевать хочется! Говорит, а от самого такой запашок... А я сижу и вижу его насквозь со всем его дерьмом. Все чувствую — скуку, расшатанные нервы, как он меня боится и до чего ему осточертела эта жизнь... И он меня будет учить...

— Флора, — ответила Эльви, — я, конечно, понимаю, это слабое утешение, но человек ко всему привыкает. Посидишь в сортире — принюхаешься.

Флора засмеялась, и Эльви продолжила:

— А что касается пенсионерок в церкви, так мне, знаешь ли, тоже иногда прищепки не хватает.

— Почему прищепки?

— Нос зажать. А твой дед... ладно, про него в другой раз. Ты, главное, вот что пойми: никуда от этого не денешься. Если с тобой то же, что и со мной, никакая прищепка не спасет... Нужно привыкать. Это тяжело, я знаю, но жить захочешь — привыкнешь.

После этого разговора Флора перестала резать себя бритвой и стала чаще навещать Эльви. Иногда она приезжала в будни и оставалась ночевать, а утром ехала в школу. Флора даже вызвалась ухаживать за дедом, но хлопот с ним было не много — разве что время от времени Эльви поручала ей покормить его кашей, раз уж внучка так хотела помочь.

Эльви несколько раз пыталась заговорить с Флорой о Боге, но Флора была атеисткой, и разговор не клеился. Флора, в свою очередь, пыталась приобщить бабушку к Мэрилину Мэнсону — приблизительно с тем же успехом. Даже их необычайное взаимопонимание имело свои пределы. Фильмы ужасов, правда, Эльви иногда смотрела — за компанию.

Телевизор в гостиной теперь орал на полную громкость. Флора еще раз попробовала его выключить, но у нее ничего не вышло.

Приставку ей подарила Эльви на пятнадцатилетие, чему предшествовали бурные дискуссии с Маргаретой, утверждавшей, что подобные игры засасывают подростков с головой и они полностью теряют связь с внешним миром. Эльви в душе была с этим согласна, — собственно, именно за этим она и купила приставку. Сама Эльви в свои пятнадцать начала выпивать, чтобы притупить чувства. Уж лучше видеоигры.

— Погуляем? — предложила Эльви.

В саду телевизора не было слышно, зато там стояла чудовищная жара и духота. Окна во всех домах светились, кругом лаяли собаки, а в воздухе витало предчувствие беды.

Они направились к старой яблоне, ровеснице дома. В темной листве зеленели мелкие дички, а буйные побеги, отросшие за годы болезни Туре, тянулись к небу.

Взять ружье, подняться по лестнице и перестрелять всех собак.

— Ты что-то сказала? — спросила Эльви.

— Да нет.

Эльви взглянула на небо. Там поблескивали звезды, словно тонкие иглы, пронизывающие бесконечный синий покров. Она представила, как они обрушиваются ей на голову дождем острых стрел, вонзаясь в мозг и причиняя невыносимую боль.

— Прямо «железная дева»[11] какая-то, — произнесла Флора.

Эльви посмотрела на нее. Флора тоже стояла, запрокинув лицо к небу.

— Флора, — начала она, — Ты сейчас думала про ружье и собак?

Флора приподняла брови, усмехнулась:

— Ага. Придумывала следующий ход в игре. А ты откуда...

Они переглянулись. Это что-то новенькое. Головная боль усилилась, иглы все глубже впивались в мозг — и вдруг Эльви с Флорой пошатнулись, словно от внезапного порыва ветра, хотя ни единый лист не колыхнулся на ветвях старого дерева. И все же они едва удержались на ногах под напором незримой силы, вихрем пронесшейся по саду и захлестнувшей их мощной волной.