Блаженная Ксения Петербургская: Жизнь, чудеса, святыни - [32]

В. Шебуев. Нищий

Но если одни нищие способны возбудить только веселие, то при приближении других веселье заменяется страхом. Из множества таких субъектов, возбуждающих страх и ужас, известнее всех мещанин С. Это – детина лет тридцати пяти, в байковом зеленом халате и в студенческой фуражке, видом Геркулес, и для суточной выпивки – он пьет день и ночь – нужно никак не менее штофа. Упившись, он идет на Ильинку, становится среди улицы нарочно в виду блюстителя благочиния, поднимает кверху кулаки и начинает петь: «Яко благ, яко наг, яко нет ничего», и сейчас же переходит в веселую: «Я – цыган-удалец». Или рассказывает разные притчи, приличные городу, например: «Вот так были чудеса, сотворены небеса, семь тысяч лет стоят, а ничего не говорят». Приближается вечер, и С. отправляется в один из городских переулков, который глуше других, караулить свои жертвы, и горе тому, который ему здесь попадется. Над неосторожной жертвой поднимается мощный кулак, и тут скорей уж давай и часы, и серебро, а медными деньгами не отделаешься. «Это не днем-с та!» – говорит С. Но вот напирают новые ряды нищих, и каждый ряд с своим особенным представителем. Вот странник ростом в косую сажень, в скуфейке и с палкой, окованной на конце железом. Он с давних пор ежедневно обходит все ряды и все городские кабаки, – так в известное время все его и ждут. Вот прогнанный с железной дороги кондуктор, в картузе с красным околышком, – он выдает себя за капитана в отставке и просит поэтому следующим образом: «Капитану, отечества защитнику, на семи сражениях бывшему, победоносным российским воинством управлявшему, пожалуйте на штоф по стрижения, на косушку сооружения».

За этими людьми плоти идут люди духа. Впереди всех идет расстриженный дьякон, с отекшим лицом, и просит он басом: «Бывшему московскому дьякону для обогрения плоти и подкрепления духа». – «А за что уволили тебя?» – спрашивают. «За чрезмерное осушение стеклянной посуды». За ним служка, лет тридцати с чем-нибудь. Он четыре года уж все сбирается, чтоб идти на Афон.

Переменилось действие, и являются женщины всех званий, всех возрастов. Идут безобразнейшие старухи, сбирающие на приданое невестам, а за ними идут самые невесты, меняющиеся каждую неделю, а то на неделе два раза.

Но вот валят кучами от двух до пяти человек и более, держась друг за друга, бранясь между собою или тыкая друг друга в бока, мальчики и молоденькие девочки, просящие Христа ради со всевозможными причитаниями… Мы ни слова не скажем о них, чтобы не вызвать по поводу них какого-нибудь просвещенного мнения, какой-нибудь благодетельной меры, которые нанесли бы новое оскорбление этому несчастному племени, – пусть, прося именем Христа, вырастают они на беду просвещенному и благочестивому обществу!..

Идут барыни. В Древней Руси ходили по улицам боярские дети и просили у прохожих на выпивку, но барыни и чиновницы-нищие, кажется, явились только с половины прошлого века. Одною из главных причин этому было уничтожение права кормиться как хочешь, которое предоставлялось старинным чиновникам. Кормление было уничтожено, и чиновник должен был получать плату за работу, и вот на бумаге он стал получать плату, приблизительно по 50 копеек серебром в месяц, как получают до этой минуты многие чиновники 2-й Московской гражданской палаты, а в сущности остался кормленщиком, за что его выгоняли из службы, и чиновницы стали ходить по миру. Вот что говорили о них в прошлом веке: «Теперь многие офицерские жены с 12 и 14 лет дочерьми своими, которых не соглашаются (?) отдать ни в какое учение, присоединяются к нищим». Проходит почти сто лет, и другое лицо в 1849 году доносит правительству следующее: «Масса, от титулярных советниц до губернских секретарш, нисколько не отличается от солдаток и мещанок, тем более что мужья были на службе, и жены, может быть, и до замужества жили в каморках, подобных тем, которые теперь служат им печальными приютами на старости. Они только возвратились в первобытное состояние, большею частию вовсе не знают грамоты. При этом полном недостатке всякого нравственного образования (?), к коему еще присоединяется и свычка с грубою нищетою (иная уже 30 лет, как титулярная советница по одному лишь имени), они, повторяю, нисколько не отличаются ни по потребностям своим, ни по своему званию, ни по занятиям от прочих… нищих». И вот ходит по городу титулярная советница, собирающая на бедность, а за ней ходит барыня, которую дразнят, что она курицу украла, потом – дама, лет пять собирающая на выезд с больным мужем в Пензенскую губернию, и еще дама, лет 25. Эта собирает для прокормления своих сирот, которым она единственная опора, или, одевшись в черное, она просит на похороны своей мамаши; а то она раз явилась вся в лохмотьях и рассказывала, что ее обокрали и что у нее ничего краше нет, как только то, что на ней.

П. Сведомский. Юродивый

За барынями бегут просто бабы. Тут ежедневно увидите пьяную бабу, которую и в часть уже не берут, и еще бабенку лет 30, сбирающую по болезни и очень приятную рядским ребятам, которые с ней заигрывают.

Появляется фаланга нищих торговцев всех наций, всех возрастов, всех званий. Толпы немецких нищих, приманенных в Москву русской щедрой милостыней. Вы увидите тут и с корзиночками, и с метелочками, и со стеклянными фигурками, и со статуэтками, и душат они вас своими немецкими причитаниями. Из этих виднее всех бабы, кричащие пронзительным голосом: «Ниточек, ниточек!», причем с визгом ударяется на букву «и». Далее кричат: «Шнурочков! Чулочков!», а между тем каждая из этих торговок только и глядит, где бы ей что стащить, или у кого что-нибудь вытащить. Заметим из них одного 70-летнего кривого старика. Он в одно и то же время промышляет несколькими способами: продает светильни с лампадками, сбирает милостыню и потом ради удовольствия рассказывает сказки, пляшет и поет. К числу этих нищих промышленников едва ли следует отнести некоторых, сбирающих на построение церквей. Их вы встретите везде, и в городе, и на рынках, на базарах, в вагонах железной дороги, у церквей, у соборов, и особенно у Иверской. Не желая беспокоить читателя собственными наблюдениями над этими людьми, мы укажем на свидетельство о них одного лица, писавшего в 1829 году, по поручению министра внутренних дел, следующее: «Один из источников происхождения нищих – [сбор] мирских подаяний, на бедных ли, на сооружение ли храмов, по подпискам, или по книгам, выдаваемым от духовного начальства. Переход с таковыми книгами из города в город, из селения в селение монахов, монахинь, церковнослужителей и крестьян не уменьшает, но увеличивает сословие нищих и праздношатающихся; притом, едва ли из собранных таким образом денег половина достигает своего назначения».