Блаженная Ксения Петербургская: Жизнь, чудеса, святыни - [16]

– Голубушка няня, – отвечал сын, – делай, что хочешь, только помоги нам… Видишь, мы ничего не понимаем… Поезжай, куда хочешь, только помоги ты нам, Христа ради! Вышла няня, а мы все сидим… Сколько времени просидели мы так, я уже и не знаю… Только замечаем, что стоны больной становятся как будто тише и тише, а наконец и совсем прекратились.

– Скончалась, бедняжка, – мелькнуло в нашем сознании… и все мы трое, как один человек, ворвались в комнату Олечки… Смотрим: у кроватки больной стоят няня и сиделка, больная лежит на правом бочку и тихо, спокойно спит.

– Слава Богу, – тихонько шепчет нам няня, – я съездила на Смоленское кладбище к блаженной Ксении, помолилась там, привезла с ее могилки песочку да маслица из лампадки… Теперь Олечке станет легче.

Как очумелые стояли мы у кроватки Олечки, слушали слова няни, ничего не понимали, но чувствовали, что с больной, действительно, произошла разительная перемена и что опасность миновала…

С истерическим воплем бросился отец Олечки на грудь своей жены, и не знаю уж, долго ли сдерживаемое горе или неожиданная радость вырвалась в его рыданиях, только едва-едва нам удалось его успокоить, оттащить от кровати больной и уложить в постель.

Как и мы с невесткой вышли из комнаты больной, как и где, не спавши трое суток, мы уснули, я тоже не помню. Только утром, лежа у себя на диване, вдруг слышу громко зовет меня няня: «Барыня, а, барыня, встаньте пожалуйста… доктора приехали, а барина с молодой барыней никак не добудишься».

– Ну, что, – вскочила я, – как Олечка?

– Слава Богу, – говорит няня, – почивают и всю ночь на правом бочку почивали.

Я тотчас же, нечесаная и немытая, пошла, разбудила сына и невестку, сказала им, что приехали доктора и что Олечка спокойно спит.

Как бы испуганные тем, что осмелились на целую ночь оставить при смерти больного ребенка, вскочили они с постели, кое-как оделись и побежали к Олечке.

А я вышла в гостиную к докторам, извинилась перед ними и рассказала, что Олечка, слава Богу, со вчерашнего дня спокойно спит.

– Ну, ничего, подождем; пусть, бедняжка, подкрепится пред операцией-то: ведь это дело нелегкое, тем более для маленького измучившегося ребенка, – говорили мне доктора.

Вышли отец и мать и также подтвердили, что девочка спит.

Няня берет песок с могилы блаженной Ксении

Такое положение ребенка, по-видимому, хоть немного должно бы было нас утешить, порадовать. Но присутствие докторов и мысль об операции снова напомнили нам об опасности положения, и снова нелегко стало у нас на сердце.

Но что же мы могли поделать? Нужно же было избавить больную от страданий, нужно было решиться на операцию… Сидим мы час, другой. Доктора, вначале спокойно разговаривавшие между собою, начали мало-помалу выражать нетерпение и, наконец, попросили разбудить девочку. Сначала пошла туда мать. Вместе с сиделкой и няней начинает она будить ребенка: «Олечка, Олечка, проснись, милая!» Но она бедная спит, да и все тут. Идет туда отец, я, доктора. Все мы по очереди будим ее, зажимаем носик, она немножко повернется, а все-таки спит и никак не может проснуться.

Наконец, мать берет Олечку на руки и вынимает из постели…

Смотрим: вся подушечка, правое ухо, щечка, шея, рубашечка, простыня – все покрыто гноем: нарыв прорвался; а здоровая девочка и на руках матери продолжает спокойно спать.

Подивились доктора такому счастливому исходу болезни, научили нас, как нужно промывать ушко, и уехали. А мы все, положив спящую девочку на новую постельку, приступили к няне с просьбой рассказать, что она сделала и каким образом девочка стала здоровой?

– Ничего я, барыня, не сделала, я только съездила на Смоленское кладбище к матушке Ксении, отслужила там панихиду, взяла маслица из лампадки да скорее, скорее домой. Приехала, вошла к Олечке, а пузырек-то с маслицем спрятала в карман, да и жду, скоро ли выйдет из комнаты сиделка, потому боюсь, что она рассердится, если увидит, что я хочу пустить маслица в больное ушко.

– Няня, посиди тут, я на минутку выйду, – вдруг говорит сиделка…

Уж как-то я обрадовалась, когда она сказала это.

– Хорошо, хорошо, – говорю, – уж вы будьте спокойны… И лишь только затворилась дверь за сиделкой, я тотчас же подошла к Олечке, немножко сдвинула с ушка повязку (девочка всегда лежала на левом бочку), и прямо из пузырька полила ей маслица в ушко. Не знаю уж, и попало ли туда хоть что-нибудь, больно уж велика была опухоль-то… Ну, да думаю, как Богу угодно да матушке Ксении… Снова надвинула барышне повязку на ушко; смотрю, она постонала немножко, повернулась на правый бочок да и глазки закрыла, засыпать, значит, стала.

Вошла сиделка да и говорит:

– Что это, никак она кончается?

– Нет, – говорю, – она заснула.

Подошли мы с сиделкой к кроватке, а барышня сладко, сладко так спит и ротик открыла… а тут и вы все пришли в комнату. Больше я ничего не делала.

– Да кто тебя научил съездить ко Ксении? Откуда ты узнала про нее? – спросили мы.

– Я, батюшка барин и вы барыни, давно про нее знаю, много раз бывала на ее могилке, видела, что там берут землицы и маслица для исцеления, значит, от разных болезней, да мне-то не приходилось этого делать; я, благодарить Бога, всегда была здорова. Вот и теперь, сидя у постели барышни, я чего-чего не передумала, вспомнила и про матушку Ксению… Много раз уже хотела я сказать вам, чтобы вы отпустили меня на ее могилку, да все боялась, думала, что вы смеяться или бранить меня будете. А потом, когда уже барышня чуть не кончалась, я не утерпела: думаю, пусть смеются, пусть бранят меня, а я все-таки пойду, попрошусь на могилку ко Ксении, может быть, и пустят, а не пустят, думаю, так я потихоньку как-нибудь съезжу. А вы, слава Богу, сразу же меня и отпустили. Взяла это я извозчика, тороплю его, еду, а сама все думаю: «Господи, неужели Ты не поможешь такой крошке-страдалице? Ну, за что она страдает?» – а слезы-то, слезы-то так и текут у меня из глаз… Приехала это я к воротам кладбища, велела извозчику обождать меня, деньги ему вперед отдала, а сама бегом в часовню ко Ксении. Отворила дверь, смотрю, народ стоит и молится, свечи, лампадки горят кругом могилы, а в стороне стоит в облачении священник. Я прямо к нему и говорю: «Батюшка, отслужи ты мне, Христа ради, панихидку по рабе Божией блаженной Ксении, да помолись за болящего младенца Ольгу, больно уж она бедная страдает».