Благую весть принёс я вам - [55]

Головня скакал, ничего не видя, слепой от ярости и досады. А следом, благоразумно поотстав, мчались охотники - два пятка мужиков с опытом загонов куда большим, чем у Головни. Нарочно выбрал таких, чтобы держать при себе, не давать бузить в общине. Из молодняка взял только Лучину как самого толкового.

Отказ был обиден, но ещё обиднее был позор, удар по самомнению. Нельзя заронить в родичей даже тень сомнения в его силе - съедят в один миг и не подавятся. Головня кожей чувствовал прикованные к себе взгляды родичей, звериным чутьём улавливал их мысли. Они ждали от него поступка. Каждый понимал, что вождь - настоящий вождь - не станет терпеть такого поругания своей чести. А если стерпит, то какой же он вождь?

Ах это сладкое слово "крамола"! Вот так и рождается она - из горького разочарования, из отчаяния и сомнений, из глухого раскаяния в поспешном выборе.

Отряд спустился в балку, поднялся на холм, вновь спустился в низину. Так им и предстояло ехать - вверх-вниз, вверх-вниз, покуда не достигнут Тихой реки, а там уже - сплошная тайга, а в тайге - болота да распадки. Над головой разливался дрожащий огонь и мерцали белые всполохи - это кочевряжились порушенные боги, скалили зубы, смеясь над самозванным пророком.

Головня остановил лошадь, развернулся, устремил взгляд на рыбацкую общину. Оттуда доносился лай собак, кренились над крышами земляных жилищ чёрные дымы. Вождь засопел, сжимая рукавицей поводья, поглядел на своих. Те сгрудились перед ним, тревожно заглядывали Головне в глаза. Лошади всхрапывали, окутываясь паром - бахрома инея протянулась от носов до ушей.

- Прикажешь чего, вождь? - предупредительно спросил Лучина.

- Нам в рожу плюнули, а мы умоемся? - сказал Головня. - За всё ответят, подлецы. Пылан и вы двое - пойдёте со мной. Остальные окружите стойбище, чтобы мышь не проскользнула. Кто будет бежать - режьте без пощады. Во имя Науки!

И порысил обратно. А родичи, выполняя приказ, начали растягиваться дугой, охватывая становище, точно на загонной охоте. Они приближались спокойно и размеренно, не таясь - как волки к подраненной жертве. И по мере того, как они подъезжали, всё больше Рычаговых выходило из жилищ поглазеть на странное зрелище. Головня ехал немного впереди, прямой как истукан, опустив одну руку вдоль бедра, а другой придерживая поводья.

Навстречу ему вышел вождь, крикнул, запахиваясь в меховик:

- Забыл чего? Или с пути сбился?

Головня ответил не сразу. Лишь подъехав поближе, произнёс:

- Где ваш Отец? Хочу с ним потолковать.

- Не о чем ему с тобой толковать. Всё уже сказано. Уезжай.

Головня спрыгнул с лошади.

- С каких это пор повелось у Рычаговых оскорблять гостей?

- С тех самых, как Артамоновы впали в ересь. Не будет тебе тёплого приёма, так и знай.

Головня усмехнулся. Он тянул время, краем глаза следя за своими людьми, которые понемногу смыкали кольцо вокруг стоянки.

- Смотри же, вождь, не хотел я причинять тебе зло.

- И не причинишь, а немедленно уберёшься отсюда.

Вдохнув, Головня положил ладонь на костяную рукоять ножа, висевшего на поясе. Обежал взглядом Рычаговых, собравшихся на краю становища. Вид у тех был недружелюбный, мужики поигрывали сетями и петлями, бабы прятали позади себя детей.

- Отзови своих людей, - потребовал вождь рыболовов. - Вам всё равно с нами не сладить.

- Это твоему ничтожному Огню не сладить с великой Наукой, - рявкнул Головня, выхватывая нож.

Ярость затмила ему очи. Он хотел произнести несколько высокопарных слов о торжестве правды и посрамлении неверующих, но вместо этого бросился на наглеца и проткнул ему брюхо. Железное с желобком лезвие скользяще вошло в живую плоть. Рычаговский вождь изумлённо выкатил зенки, опустил голову, глядя на торчащую из живота рукоять, захрипел и рухнул на колени.

- Да падёт на тебя возмездие Науки - суровой и беспощадной, - объявил Головня.

Рыболовы в едином порыве издали не то стон, не то всхлип, подались назад, не сводя взглядов с поверженного вождя, кто-то крикнул: "Отца! Зовите Отца!". И тут же над становищем раскатился дробный топот - это вступили в дело всадники. Головня нагнулся к противнику, опрокинул его на спину, вытащил нож и очистил снегом кровь.

Вопли, ругательства, собачий лай и лошадиное ржание накрыли стоянку дрожащим гулом. Свистел Лучина, вскидывая над головой руку с зажатой в ней плетью, ликующе орали его товарищи, бросая лошадей прямо на разбегающуюся толпу. Заметавшиеся псы рушили прислонённые к жилищам вёсла и лодки, срывали натянутые меж столбов сети, опрокидывали жерди с копчёной рыбой. Всадники, размахивая плётками и арканами, сшибали мужиков, топтали собак, ловили петлями девок. Рычаговы разбегались кто куда, не думая о сопротивлении. Нежданная гибель вождя лишила их мужества.

Головня опять вскочил в седло, неспешно двинул кобылу к площадке для собраний, выискивая в окружающей суматохе Отца. А вокруг визжали девки, которых Артамоновы тащили за волосы, барахтались среди поваленных шкурниц плачущие дети,скулили пришибленные собаки.

Какой-то отчаянный мужик швырнул в него лесиной, едва не угодив Головне в лицо. С трудом увернувшись, Головня отцепил от седла топор и, пустив лошадь вскачь, раскроил дерзкому череп.