Благую весть принёс я вам - [42]

Матери не стало, но слова эти повторял Пламяслав: "Как увидите красную скалу на берегу великой реки, бегите прочь. Это - проклятое место. Всяк вошедший туда будет заморочен и навечно отдан Льду. Там обитает колдун, насылающий мор и голод".

Говорят, кто-то видел эту скалу. Говорят, смельчаки приближались к ней и успели рассмотреть чародея, взирающего на них с утёса, но бежали сломя голову и все как один утратили разум, похищенный ужасными посланцами злого волшебника.

Ноги и руки Головни цепенели и сердце замирало от страха, когда он думал об этом. Но он продолжал упрямо гнать лошадь, вспоминая, как несправедливо обошлась с ним судьба. Только вперёд, не останавливаться! Пусть он погубит свою душу, но отомстит за все обиды. И получит Искру.

Он шёл, оставляя большую воду к западу, огибал её, направляясь прямиком в ледяные поля. Родичи догнали Головню на четвёртый день. Собачья упряжка выплыла из мутного окоёма, набухла размытой жирной точкой. Прытко и уверенно шла она по следу, и загонщик пожалел, что запряг лошадь: на собаках было куда легче уйти от погони.

Но Лёд пришёл ему на выручку: он наслал пургу, и преследователи исчезли в налетевшей серой мгле. Головня взял кобылу под уздцы и повёл навстречу снегу и ветру. Не раз и не два ему приходилось останавливаться, чтобы очистить зверю глаза и ноздри, не раз и не два он должен был ободрять лошадь, чтобы та не поддалась страху. Он знал: Лёд - его заступник и ему нечего бояться духов мрака и холода.

Когда вьюга закончилась, он оглянулся и никого уже не увидел. Даже след от копыт исчез в сугробах, засыпанный порошей. Лёд надёжно хранил его!

На третий день после вьюги он набрёл на широкую реку, уходившую на северо-восток, в край ледяных гор и вечной стужи. Вот она, та река, о которой говорила мать! А если это так, то где-то там, среди каменных глыб и застывших вод, обитал страшный колдун. Там он ворожил и камлал, вбирая в себя силу Льда, там внимал оракулам владыки тверди. Оставалось только дойти.

Болота закончились, потянулись горные отроги. Головня ехал по льду реки, а справа и слева громоздились гранитные кручи, заросшие всё теми же хилыми берёзками и елями, как стариковская лысина - редкими волосками. Мясо заканчивалось, но ещё быстрее закончился корм для лошади. Даже мужской тальник, которым в тяжёлые дни кормили отощавшую скотину, исчез - ему нечего было делать на бесплодных камнях, стиснувших реку с обеих сторон. Жалея кобылу, Головня всё чаще слезал с неё, вёл на поводу, уминая снег, а над головой билась огромным сердцем кроваво-алая пляска духов, и корчилась от страха душа загонщика, и молился он Льду, силясь отвести чары Бога тепла и света: "О владыка ночи, помоги мне! Защити от мести Огня. Пусть на глаза его приспешников падёт пелена, а их тела ослабнут. Пусть уши их перестанут слышать, а рты перестанут говорить. Пусть разум их помутится от духов льда и мороза. Не дай прихвостням твоего Брата осквернить землю мрака".

Вскоре кобыла пала. Головня взвыл, кляня проклятую землю и самого себя за легкомыслие. Зря он всё это затеял. Ему не дойти. Но теперь пути назад уже не было - мяса, оставшегося в тюках, хватило бы дня на три, не больше. Волей-неволей он должен был идти вперёд, надеясь, что колдун уже недалеко.

И он пошёл. Попёр через сугробы, едва соображая, что делает - шёл, не поднимая головы, как мерин-тяжеловоз, перекинув за спину тюк с мясом. Всё остальное, что он брал с собой (топорик, медвежью шкуру, жир для растопки, котелок) пришлось бросить. Надежда на помощь Льда поддерживала его гаснущие силы. Он верил, что повелитель сумрака вновь придёт ему на выручку, ведь Головня отдался тьме, он впустил холод в свою душу, а человек, приятный Льду, избавлен от невзгод. Господь взял его на закорки, а значит, он дойдёт до конца.

Красная скала вылезла из окоёма как полуразложившаяся туша огромного медведя: бугристая, с когтями разломов по бокам - обнажила алое нутро с бурыми потёками, замерцала почернелой кровью. Она была так близко - рукой подать. Казалось, ещё немного, и он достигнет её.

- О великий Лёд и все духи, помогите мне! - молился Головня.

В волосах его набрякли сосульки, мохнатые края колпака покрылись инеем, шея, спина и виски намокли от пота, а в животе громко урчало - он не ел с раннего утра. Головня вглядывался в красно-бурую громаду и молился, чтобы колдун заметил его, пока ноги ещё способны двигаться. Но ничто не шелохнулось там, утёс был пуст и безмолвен.

А вдруг колдун умер, и там окажется лишь его разложившееся тело? Страшная мысль полоснула как плеть. Может, и нет никакой Красной скалы? Может быть, он, Головня, умирает сейчас посреди ледяных полей, а всё, что окружает его, - лишь наваждение? Пламяслав говорил, что замерзающих людей посещают необычайные видения. Наверное, так же чувствовал себя и вождь, когда духи холода вонзали в него свои зубы.

Вождя уже не было, и Пламяслава не было, и плавильщика не было, никого не было, остался лишь он, Головня, бредущий меж седых утёсов, путник, отдавший душу нечисти во имя торжества справедливости.

Полдня он торил себе путь в сугробах. Красная скала громоздилась над окоёмом, словно бурая туча, нисколько не приближаясь, будто смеялась над ним.