Благодетели - [2]

Неведомое прежде, грызущее чувство поселилось в нем. Голод? Это ему знакомо. Он поймал дикую собаку, съел ее и убедился, что голод желудка здесь не при чем. Голод поселился где-то в сознании и мучил его, потому что он не знал, как от него избавиться.

С беспокойным чувством вглядываясь в глубину подрастающего подлеска, Томми поднялся на ноги.

— Голод, — произнес он. Плечи его затряслись, на глазах выступили слезы, и он сел на землю, не стараясь сдерживать рыданий, так как ему никто никогда не говорил, что плакать — не по-мужски. Что же это такое, что он хочет?

Он имеет все необходимое. С наступлением зимы он передвигался на юг, ближе к лету шел на север. По пути ловил мелких зверьков, разговаривал с Чернышом, а тот отвечал, повторяя его слова. Это была естественная жизнь — он жил так с тех пор, как мир изменился. И все-таки он плакал и чувствовал сосущую тоску в душе. Он одновременно боялся и желал ее. Ему исполнился двадцать один год. Слезы были вполне естественны для него: они приносили чувство облегчения.

Он кое-что помнил из того, что было до катастрофы. Человек, которого он называл Ма, в таких случаях обнимал его и говорил: «Все в порядке, Томми. Все хорошо».

Черныш, как обычно, прохрипел своим шепелявым языком: «Все хорошо, Томми. Все хорошо. Говорю тебе, цена на зерно упадет». Черныш, умнейший из воронов, — почему он так хорошо говорил? Потому что никто не отвлекал, не было раздражающего шума. Ворон тоже не было. Может быть, из-за этого? Он умел произносить слова и фразы не только те, что произносил Томми, но и те, что Томми даже не понимал: не знал, откуда они произошли и что означают. Вдобавок ко всему. Черныш умел предчувствовать, что собирается сказать Томми, и часто опережал хозяина, произнося слова и целые фразы на секунду раньше.

Томми покончил с кроликом, отбросил шкуру и сидел со странным выражением в глазах. Он опять почувствовал незнакомый голод. Посмотрел на травянистую равнину, что простиралась перед ним, взглянул вдаль, туда, где садилось солнце, оглянулся вокруг и, вскочив на ноги, посмотрел на лесные тени позади. Его заросшие бородой и усами губы опять затряслись, на глазах выступили слезы. Он отвернулся и пошел прочь, ослепленный слезами.

Черныш вцепился в широкое плечо Томми и поехал на нем, прошепелявив на долю секунды раньше хозяина: «Все хорошо, Томми. Все в порядке».

Том сердито повторил эти слова и вытер слезы. Он немного устал. Солнце уже садилось, скоро наступит ночь. Но устал он не от долгого дня. Это была усталость души из-за чувства пустоты своей жизни — ибо он не мог найти то, чего хотел, потому что не знал, где искать.

Его босые ноги наступили на что-то мягкое и шелковистое. Он остановился и посмотрел на землю. Потом нагнулся и подобрал шкуру недавно убитого кролика. Хмурясь, он вертел ее в руках. Это было не то животное, что убил он — шкура содрана иначе. Кто-то еще… нет!!! Но его затрясло дрожью дикого возбуждения. Кто-то еще. Нет, не может быть! Здесь никого не было! Здесь никого не может быть — а вдруг это не так?

Шкура выпала из его ослабевших пальцев. Недалеко от себя он увидел отпечаток ступни. Он наклонился над ним и опять убедился, что это не его след, и конечно, это след человека, а не зверя! След был небольшой, такой мог оставить малорослый человек. Внезапно он поднял голову. Он явственно услышал хруст ветки не более чем в сорока футах от себя. Взгляд устремился в ту сторону сквозь сгущающуюся тьму. Он чувствовал ответный взгляд. Да! Кто-то прятался в кустах, и это было не животное!

— Не шуми, Черныш, — прошептал он, забыв обычную реакцию ворона в ответ на эту команду.

— Не шуми, Черныш! — гаркнула большая противная птица. — Не шуми. Черныш, не каркай так громко!

Черныш издал недовольный вопль и взлетел с плеча хозяина, когда Томми с искаженным лицом ринулся вперед.

Несколько минут Томми преследовал со всей скоростью, на которую были способны его быстрые ноги, исчезнувшую в зарослях фигуру. Она двигалась так стремительно, что легко оторвалась от погони, и он, тяжело дыша, остановился. Потом схватил горсть гальки и швырнул в каркающую птицу. Черныш отлетел подальше. Из хвоста у него выпало перо и опустилось на землю.

— Говорил тебе, не шуми, — сердито вымолвил Томми, и на глазах у него опять выступили слезы. Прежний голод с новой силой стал терзать его душу. Он сел на поваленный, ствол и, уткнув подбородок в ладони, продолжал плакать. Стало еще темнее. Черныш, словно тень, скользнул сверху и уселся на плече, переступая с лапы на лапу. Томми горько взглянул на него и, отвернувшись, простонал: — Это ты виноват, Черныш.

— Это ты виноват, — повторила птица. — Ох, Томми, я тебя нашлепаю! Ты рассердил меня!

Сидя на бревне, Томми старался разобраться в том, что видел. Конечно же, у мелькнувшей фигуры было человеческое тело, такое же, как его, только другое. Другое! Оно было меньше и отличалось какой-то неуловимой грацией. Нет, это невозможно! Как только он думает об этом, голод в его сознании вспыхивает с новой силой!

Он вскочил, сжимая кулаки. Этот голод слишком долго томил его. Ему необходимо отыскать причину, он должен найти ее. Ее. Почему это слово пришло ему в голову? Внезапно он был захвачен потоком детских воспоминаний.