Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Киллам Уилбер - [196]

В тот вечер все подошли к ней и сказали слова прощания. Я остался на ночь и читал ей до трех часов утра. Я читал ее любимые фрагменты из Сузуки Роси, Рамана Махарши, Калу, святой Терезы, апостола Иоанна, Норбу, Трунгпа, «Курса чудес»; я повторял ее любимую христианскую молитву («Смиряюсь пред Богом»), совершил ее любимую садхану — духовный ритуал (Ченрези, Будда сочувствия), но большую часть времени я читал ей сущностно важные указания из «Книги мертвых». (Их я прочел ей сорок девять раз. Суть этих инструкций, если сформулировать ее в христианских категориях, такова: время смерти — это время, когда ты сбрасываешь свое физическое тело и индивидуальное эго и обретаешь единство с абсолютным Духом, или Богом. Таким образом, опознать лучезарность и сияние, возникающие в момент смерти, — значит опознать свое собственное осознавание как вечно просветленное, или как единосущностное с Богом. Эти указания надо просто повторять человеку раз за разом, исходя из очень вероятного предположения, что его душа все еще тебя слышит. Так я и сделал.)

Возможно, это лишь игра моего воображения, но я клянусь, что, когда я в третий раз читал указания, помогающие опознать то состояние, в котором душа пребывает в единстве с Богом, в комнате явственно раздался щелчок. Я вздрогнул. На часах было два часа ночи, кругом стояла кромешная тьма. И у меня возникло отчетливое чувство, что именно в этот миг она опознала свою подлинную природу и выгорела дочиста, или, иначе говоря, смогла посредством слушания признать великое освобождение, или просветление, которое всегда было с ней. Она без остатка растворилась во Вселенной, смешалась со всем универсумом, как это произошло с ней в тринадцать лет, как это происходило во время медитаций, и как это, она надеялась, случится после ее смерти.

Не знаю: может быть, это всего лишь игра моего воображения. Но, зная Трейю, должен сказать: может быть, и нет.

Через несколько месяцев я читал один высокопочитаемый дзогченский текст, в котором описываются этапы умирания. Там говорилось, что есть два материальных признака того, что человек опознал свою Истинную Природу и соединился с лучезарным Духом — без остатка растворился во Вселенной. Два признака?

Если ты пребываешь в изначальной лучезарности.

Твой цвет лица сохранится таким, как был…

И еще нас учат, что уста твои будут улыбаться.

В ту ночь я остался в комнате Трейи. Когда я наконец заснул, мне приснился сон. Собственно, это был не столько сон, сколько простая картинка: капля падает в океан и становится частью целого. Сначала мне показалось, что смысл этого образа в том, что Трейя достигла просветления, что Трейя и есть та самая капля, которая стала одним целым с океаном просветления. Это было убедительное толкование.

Но потом я понял, что смысл видения более глубокий: капля — это я, а Трейя — океан. Она не получила освобождения — она всегда была свободна. Скорее освобождение получил я — благодаря простой добродетели служения ей.

В этом, именно в этом все дело; именно поэтому она так настойчиво брала с меня слово, что я ее найду. Нет, ей не нужно было, чтобы я нашел ее, просто благодаря данному мною слова она сможет найти меня и помочь мне снова, еще, еще и еще раз. Я понял все наоборот: я думал, что в моем обещании говорилось о том, как я помогу ей, — на самом деле речь шла о том, что это она найдет меня, — чтобы помочь снова, снова и снова; столько раз, сколько потребуется, чтобы я пробудился, столько раз, сколько потребуется, чтобы я понял, столько раз, сколько потребуется, чтобы я узнал Дух, для возвещения которого она и пришла на землю. И ни в коем случае не только ради меня: Трейя пришла ради своих друзей, ради родных и особенно ради тех, кого поразила страшная болезнь. Для всех нас Трейя была здесь.

Через двадцать четыре часа я поцеловал ее лоб и мы все попрощались с ней. Трейю, которая по-прежнему улыбалась, увезли, чтобы кремировать ее тело. Впрочем, слово «прощаться» тут не годится. Возможно, лучше бы подошло «au revoir» — «пока мы не встретимся снова» или «алоха» — «прощай и здравствуй».

Рик Филд, наш с Трейей добрый друг, написал очень простые стихи, когда услышал о ее смерти. Так получилось, что в них было высказано все.

Сначала нас нет,

Потом мы здесь,

Потом нас нет.

Ты смотрела, как мы

Приходим и уходим,

Лицом к Лицу

Дольше, чем мы,

С невиданным мужеством

И благодатью,

И все это время

Ты улыбалась…

Это не гипербола, а простая констатация факта: я не знаю ни одного человека, знакомого с Трейей, который не считал бы, что в ней больше внутренней цельности и благородства, чем в любом другом человеке. Внутренняя цельность Трейи была абсолютной, безукоризненной, даже в самых страшных обстоятельствах и поражавшей буквально всех, кто ее знал.

Я не думаю, что кто-нибудь из нас по-настоящему встретится с Трейей еще раз. Я не думаю, что все бывает именно так. Слишком это конкретно и буквально. Скорее, я глубоко убежден, что каждый раз, когда вы или я — или любой, кто знал ее, — каждый раз, когда мы поступаем как люди внутренне цельные, благородные, сильные и отзывчивые, всякий раз, отныне и навеки мы встречаемся с разумом и душой Трейи.