- Полноте, полноте, Федор Федорыч!
Но Ангст не умолкая рыдал. Ваня взял его руки, отвел их от лица и, увидев потоки слез, разразился сам горьким плачем...
Он понял, в чем дело!
При виде плачущего Вани, немец задумался, потом примолвил, тихо отталкивая его от себя:
- Ступайте, Цветков... Благодарю вас, благодарю вас, что вы выучили немецкую поэзию... но вы не можете мне быть полезным... Вы произносите по-французски!
- Матушка, Федор Федорыч, матушка, голубчик!.. выслушайте меня...
- Нет, Цветков... Благодарю вас... вы ничем... Вы любите ее, но я все-таки...
благодарю вас...
Он крепко, крепко пожал руку Цветкова, настойчиво, несмотря на сопротивление, вывел его за дверь кабинета и снова заперся в нем.
Он сдержал слово: не забыл услуги Цветкова и его немецкой поэзии.
И все содрогнулись, когда разбежалась весть, что он сошел с ума. Содрогнулся Вильгельм, содрогнулись легкомысленный Поль и ленивый отец его; - а Дашенька дней пять была совершенно холодна с молодым мужем, и на страстные объятия его отвечала слезами и отчаянными упреками самой себе. Губернатор сделал, говорят, строгий выговор самому Крутоярову, прямо заметив ему: "что лучше бы сынка посечь; да и старичку не мешало бы поменьше вдаваться в молодые и залихватские предприятия!" Помещик клялся и оправдывался целый час;
приехав же домой; сделал неслыханную вещь - разбранил сына страшнейшим образом, грозился услать его на Кавказ и выгнать Вильгельма с женой из деревни, куда они удалились до приискания места в другом каком-нибудь городе. Поль все перенес очень кротко, - и молодые остались у них.
