Благие намерения. Мой убийца - [2]

– Не хотелось бы прерывать вас, мистер Блэйтон, но могли бы мы впредь именовать несчастного покойного джентльмена пусть с меньшей точностью, зато с большей лаконичностью? Я уверен, что присяжные сумеют вас понять.

– Разумеется, милорд, он был известен как Генри Каргейт.

– Вот и хорошо. Присяжные учтут, что под именем Генри Каргейт вы подразумеваете Ланселота Генри Катберта Каргейта. На практике вполне достаточно будет даже описания «покойный». Пожалуйста, продолжайте, мистер Блэйтон.

На мгновение обвинитель словно позабыл, на чем остановился. Потом взял себя в руки и продолжил, стараясь простить и забыть, как было уничтожено одно из его лучших словосочетаний.

– …Поскольку, когда Генри Каргейт умер в поезде, отравителя даже не было рядом. Вообще говоря, мистер Каргейт редко обращался к услугам железнодорожной компании. Для подобных путешествий он обычно брал машину, и преступнику следовало сообразить, что он мог умереть за рулем автомобиля. Такой оборот мог подвергнуть опасности жизнь людей, никак не связанных с покойным и его окружением.

Эти слова вызвали возмущение на скамье подсудимых. Как бы там ни было, но уж вот это – ложь! Одно дело – Каргейт, почти у всех были причины убить его, и совсем другое – безответственное и преступное пренебрежение жизнями посторонних. Этот румяный вычурный болтун не имеет права навязывать предвзятое мнение.

– Господа присяжные, я намереваюсь показать, что было совершено особо безнравственное преступление – позднее, когда мы будем обсуждать мотивы. А сейчас вернемся к самому преступлению. Так случилось, что в момент смерти Генри Каргейта свидетель все-таки присутствовал, и вашему вниманию будет предложено описание происходивших тогда событий. Не окажись у окна в коридоре вагона в критический момент мистер Харди, обладающий, позвольте сказать, присутствием духа, и не прояви гражданскую ответственность и профессионализм работники Лондонской и Северо-Восточной железной дороги, это преступление никогда не было бы раскрыто. И мистер Харди поведает вам…

Мистер Харди воистину горел желанием поведать. Он желал бы описать совершенно потрясающее событие гораздо подробнее, чем, похоже, дозволено в суде. Зато его друзьям, уж будьте уверены, придется выслушивать полный рассказ – и с каждым годом все полнее.

Не то чтобы Харди был так глуп, чтобы считать это событие главным в жизни. Куда более значительную роль для него сыграла, пожалуй, постройка новой печи, в которой он вот уже десять лет пек хлеб для жителей деревни Скотни-Энд – с тех самых пор, как старый Смит решил, что в девяносто два ему пора отойти от дел. Печь вышла прекрасная и давала приличный доход, вдобавок к сельскому магазинчику и почтовому отделению, которыми тоже заправлял Харди.

Но пятница 13 июля еще задолго до ее наступления стала важным днем для Харди, потому что в этот день он собирался впервые за много лет навестить сестру, которая, выйдя замуж, переселилась в дальние края – в Грейт-Барвик. Это была очень серьезная поездка; предстояло не только добраться до Ларкингфилда – уже пять миль, – но и отправиться оттуда по железной дороге. Собственно, ехать нужно до следующей станции, но если по пальцам можешь перечесть те случаи, когда отваживался на такие авантюры, как путешествие по железной дороге, к подобному приключению не станешь относиться легкомысленно.

Разумеется, Харди прибыл на станцию на полчаса раньше времени. Мало ли что придумают железнодорожные компании! В Скотни-Энде говорили, что единственный утренний поезд всегда приходит вовремя, однако Харди предпочел не рисковать. Не часто он позволял себе свободный день, и, пойди что не так, в другой раз случай может представиться только через несколько лет. Таким образом, Харди во всех подробностях видел появление мистера Каргейта на станции Ларкингфилд.

Харди, разумеется, прекрасно знал, кто такой мистер Каргейт. Да и кому в округе не был известен новый хозяин Скотни-Энд-холла! Впрочем, мистер Каргейт – к великому сожалению Харди – получал все, что мог, из Лондона; даже хлеб, какой-то особый, присылали в жестянках, поскольку мистер Каргейт страдал нарушениями пищеварения. Но в усадьбе были и другие жители, которым требовалось поставлять продукты: мисс Нокс Форстер, невзрачная, средних лет секретарша, дворецкий мистер Рейкс и еще полдюжины слуг. По поводу незамужней секретарши в поселке сперва разгорелись страсти, но стоило только взглянуть на мисс Нокс Форстер, как волнения улеглись. Эта женщина явно могла за себя постоять и конечно, была скорее компетентной, нежели привлекательной.

И все-таки в Скотни-Энде мало интересовались новым владельцем усадьбы. Каргейт был пришлым, из Лондона, не то что прежний сквайр, и даже не пытался наладить отношения с местными, хотя, похоже, наводил справки о поселке и делах прихода. Впрочем, его настырность только возмущала викария, который, пожалуй, не зря невзлюбил главного прихожанина – тот воспринимал церковь исключительно как шедевр архитектуры и открыто заявлял о своем атеизме. Ходили даже слухи, что Каргейт подумывает снести ризницу, дабы проверить, нет ли под ней остатков языческого храма – римского или еще какого.