Блабериды - [96]

Мысль, что я не дышу, пришла позже. На уши давила вода. Моргал свет. Мысль о воздухе стала навязчивой. Если я рыба, нужно дышать жабрами. Но как? Как они это делают?

Едва я успел что-либо сообразить, внутри меня будто взорвалась вакуумная граната. Я попытался вдохнуть, ногрудная клетка стала расти и рвать стягивающие её нервы. Язык западал в глотку. Я видел лишь тусклые отблески и рванулся туда, где могла бы поверхность воды и за ней — воздух. Казалось, я плыву под понтоном: просветы сменялись темнотой.

Вдох получился таким резким, что отстрелило в поясницу. Ещё один. Приступ кашля. Я лежал у самого берега в илистой жиже, которую взбил ногами. Я выполз на берег и лег ничком. Трава с желтым цветком на ножке, вроде мать-и-мачехи, проросла у самой воды.

Я перемазался жижей. Подсыхая на спине, она стягивала её словно панцирем. Спина начала чесаться.

Я оглянулся на воду, попытался встать, но задохнулся и сел на корточки. От берега уходил желто-коричневый след. В толще воды клубилась грязь, пережевывая искры мелкой пыли. В воде плавала моя футболка. Она не всплывала. Наоборот, она шла вниз, точно тонула, и была словно надета на чьё-то невидимое тело. Скоро она исчезла совсем.

Я помчался прочь, сбивая дыхание и харкая вязкой слюной. Мокрые кеды отяжелели от пыли.

Увиденное под водой, как и сам факт падения, недолго держали моё внимание. Скоро меня поглотили раздумья о составе жижи, которая оставила на моем теле тускло блестевшие разводы. Почему они так ненормально бестят?

Я попытался отряхнуться, но лишь сильнее втёр грязь. Нужно быстрее отмыться. Мне говорили, что радиация практически не осязается, но теперь я осязал её через странный вкус во рту. Он походил на запах старого чеснока. Зудели предплечья. Кожа на животе покрылась мелкими пятнами. На запястьях появились странные кровоподтеки.

Бесконечный ряд одинаковы ангаров отнимал у меня последнюю надежду выбраться из их лабиринта. Скоро я увидел что-то новое: перекресток двух пыльных дорог. Я свернул налево и, миновав три поперечных ряда ангаров, вышел на прямую ровную магистраль, которая вела в направлении контрольно-пропускного пункта. Её было хорошо видно на спутниковой карте.

Справа осталась дощатая будка, от которой в сторону КПП шли скрученные провода. Через деревья просвечивал небольшой кирпичный дом, похожий на сельский магазин. Впереди был шлагбаум и две постройки вокруг него: небольшая будка слева и здание справа. Оно напоминало кассу провинциального вокзала с крыльцом и деревянными перилами.

Навстречу мне с крыльца спустились двое в камуфляжной форме. Погонов у них не было; зато были кобуры. Один из них, вероятно, был левшой — кобура висела с другой стороны. Оба придерживали их руками и оттого казались симметричными. Следом из здания вышла женщина в чёрной форме и остановилась на крыльце.

Они не бежали, не кричали и не угрожали. Они приближались спокойно, словно знали всё наперед.

Они встали в метре. Один, низкорослый и кудрявый, имел подвижное лицо человека, который умеет с чувством рассказать анекдот; сейчас, правда, ему было не до анекдотов. Второй был высок, с крупными чертами лица и короткой седой щетиной на голове, будто на ней рассыпали абразивную крошку. Широкий нос выдавал в нём боксера.

— Документы ваши, — потребовал он.

Я развел руками.

— Нету с собой.

— Как попали на территорию? — спросил кудрявый таким тоном, будто его это веселило.

Я начал было объяснять, но высокий прервал:

— Пошли.

Они как будто не удивились. Я почувствовал их озабоченность, но не увидел смятения. Они хорошо держались, спокойно. Они не хватали меня и не толкали. Они даже не слишком за мной следили и шли, не оглядываясь.

Меня провели в правую постройку у шлагбаума. Внутри была комната с унылой конторской обстановкой: стол, несколько стульев и два шкафа. Один из них был глухим и металлическим, второй, с прозрачными стёклами, набит папками. Папки лезли через его приоткрытую дверь.

У левой стены стоял старый диван с потемневшим отпечатком чьих-то задниц. Меня подтолкнули к этой метке, я упал и провалился так, что крестец ударился о жёсткую перекладину внутри.

Женщина села напротив за стол и начала писать. Ручка скрипела по бумаге с равными интервалами. Хороший, должно быть, почерк. Она резко сказала боксеру:

— Ну, чего стоишь-то? Вызывай Тарутина.

Тот вышел. Донёсся треск рации.

Женщина спросила:

— Фамилия, имя, год рождения…

Я называл.

— Судимости?

— Нет.

— Цель проникновения?

— Я не проникал. Меня привезли сюда. На чёрном «фольксвагене». Потом высадили.

Она подняла голову и посмотрела на меня:

— А почему такой грязный?

— Я упал… В пруд упал.

— А зачем тебя к пруду потащило?

Я пожал плечами.

— Пока напишу «из хулиганских побуждений», пусть сами разбираются, — она продолжала скрипеть ручкой.

Скоро в помещение ворвался высокий человек в рубашке с отогнутым воротом — видимо, Тарутин. Под носом у него был пышный треугольник усиков, и само лицо сужалось книзу и тоже напоминало треугольник. Я вспомнил курсы рисования и совет преподавателя искать в сложных объектах простые геометрические фигуры. Тёмные, несчастные глаза Тарутина щурились также треугольно. Ему было лет пятьдесят. От быстрой ходьбы седеющие встали ершом. Он не показался мне злым; скорее, сбитым с толку.