Блабериды - [81]

Я не заметил, как заснул. Снов я не видел. У меня осталось ощущение времени, но очень размытое, как бывает после сильной попойки.

Меня разбудил Братерский.

— А вы шкатулка с сюрпризом, — почесывал бороду довольный Алексей Павлович.

Он светился от счастья. Сон сделал меня добродушным. Я порадовался за Алексея Павловича, хотя понятия не имел, чему радуется он.

— Диссертацию можно написать, — потирал он руки. — Но не переживай, не буду. Из этого кабинета ничего не выходит. Тут были дела и пострашнее.

Он подсел ко мне:

— У тебя, Максим, конечно, много вопросов. Я тебе всего рассказать не могу. Не потому что я скрытный, нет. Когда ты был под гипнозом, проявилась определенная часть твоей натуры, которая, скажем так, спит. Но если я тебе расскажу о ней, она уснёт ещё глубже. Но рано или поздно ты сам узнаешь о ней. Конечно, если захочешь. А пока, если у тебя будут сильные сомнения, советуйся вон с Серёгой. Он тебе плохого не насоветует.

Я разминал шею. По затекшим мышцам можно было предположить, что спал я немало. На улице смеркалось и громкие часы показывали почти десять. Значит, прошло около полутора часов.

Я заметил ссадину на правой руке. Бородач перехватил мой взгляд.

— Ну ты поскандалил немножко. Но это ничего. Ничего. Мы, знаешь, тоже не всё предвидим. Главное, живы все.

— А можно хотя бы намекнуть? — спросил я. — Это связано с отцом?

Бородач вздохнул и переглянулся с Братерским.

— Нет, с отцом это не связано, точнее, связано очень косвенно.

— А с чем тогда?

— Ну давай я тебе так скажу, — Алексей Павлович тщательно выбирал слова. — Ты живешь и считаешь себя кем-то. У тебя есть самовосприятие. Ты журналист, ты муж, ты хороший человек, ты болеешь за «Спартак» или за «Реал», ты ездишь на каком-нибудь, допустим, «Форде», ну и так далее. И все тебя знают в этом образе, и ты живёшь в нём, и всё у тебя хорошо. Но представь, что это лишь верхний слой. Что-то вроде одежды, чтобы на людях показываться. Представь, что есть что-то ещё. И это что-то тоже хочет проявиться. Ну оно хочет жить, как всякая жизнь. Но у тебя уже есть личность. Ты уже такой, какой есть. И ты себя таким устраиваешь. И жену устраиваешь, и сына своего. И тут возникает конфликт. Одна часть тебя хочет так, а другая по-другому. А как решить конфликт? Нужно узнать мнение другой стороны. Нужно понять другую сторону. Нужно, опять же, своего не упустить. Нужен компромисс. Но как тебе поговорить самому с собой?

— И как?

— Вот смотри, — он показал рукой на окно, за котором шевелилась черная листва. — Вот птица сидит, видишь?

Я всмотрелся. Никакой птицы не было.

— Не вижу.

— И правильно. А давай представим теперь, что птица там сидит, но ты её не видишь. Что у тебя слепота на птиц. И сколько бы ты не напрягал зрения, ты её не увидишь. Но попробуй посмотреть не прямо, а как бы чуть под углом. Ты, кстати, знаешь, что у человека периферическое зрение лучше приспособлено к темноте?

Я непроизвольно посмотрел в угол рамы, концентрируясь на окне, и внезапно увидел всполох, похожий на спорхнувшего воробья.

— Птица! — воскликнул я.

Бородач рассмеялся:

— Показалось. Ещё не отошёл от гипноза. Но бывает так, что смотришь в лоб — не видишь, а посмотришь небрежно так — и вот оно. Нужно учиться. Вот и учись. Пока просто знай, что птица есть. Пиши про «Зарю», если хочешь. И не бойся ничего.

— Да… — протянул я, вставая с кушетки, — давно меня цыгане не разводили. Теперь я поди ещё кучу денег должен? Или уже отдал?

— Нет, — рассмеялся психолог, лукаво глядя на Братерского. — У нас тут взаимозачёт.

* * *

Почти двести километров до Тимина автобус от областной администрации проезжает часов за пять, не считая времени ожидания. Поэтому на открытие аквапарка в Тимин отправили меня, как единственного свободного сотрудника с автомобилем. Может быть, Алик решил проучить меня за фиаско с рамштайновской дамой, которая не давал ему покоя со вторичной планерке.

Аквапарк был построен в здании тиминского бассейна, которое 25 лет простояло заброшенным, а года два назад перешло под опеку рудной компании, которая осваивала в районе Тимина крупное месторождение.

Освещать открытие аквапарка нужно было ради интересов Марселя Ветлугина, отца Алика, который имел тесные связи с руководством рудной компании. «Диражабль» часто писал о её достижениях и социальной ответственности, и хотя Алик в последнее время старался умерить аппетиты отца, открытие аквапарка пропустить не мог.

Реконструкция бассейна смахивала на взятку жителям Тимина, чтобы те уняли возмущение растущими возле города карьерами и большегрузным транспортом, который вспахал подъезды к Тимину будто плугом.

К обеду, когда я прибыл в Тимин, жара достигла нужного градуса, за которым маячили обмороки. Приехавшие на автобусе администрации журналисты выстроились шеренгой в тени длинной памятной доски героям Великой Отечественной войны. Доска была изрисована граффити и сзади пахла мочой.

Тень сжималась, напоминая тонкий карниз. Штативы отбрасывали треугольные тени. Тени журналистов липли к ногам.

Словосочетание «карьерная пыль» в антураже Тимина звучало двояко. Оно могло подразумевать серое облако у северной границы города, которое было видно с возвышенности около православного храма. «Карьерная пыль» могла означать и другое: эскорт менеджеров рудной компании, которые шли к бассейну во главе с мэром Тимина Большаковым и заместителем губернатора Ферзевым.