Блабериды - [80]

— Не знаю. Как-то глупо получается. Я же не диверсант какой-то. Я делаю всё то, что обычно делают журналисты. Я не понимаю, для чего мне её бросать. Мне хочется разобраться. Я же не могу просто взять и не думать об этом. Вернее, могу, но надо ли? А если мои худшие подозрения подтвердятся… Если они подтвердятся… Не знаю… Как тогда быть?

— А ты внутренне хочешь, чтобы они подтвердились?

Я задумался:

— Наверное, да. Ну люди в этом Филино всё равно болеют. Хуже всего, если подозрения подтвердятся, а я ничего не сделаю. Тогда уж действительно лучше ничего не знать. Я, наверное, трус просто.

— Интересно. Но ты же не единственный журналист в городе, правильно? А допустим, ты привлечёшь ещё несколько коллег к работе, скажем, из других изданий? Ведь двоих или троих уже сложнее заткнуть, согласен?

— Да кому это интересно? Вы не представляете. Дел у всех полно. Утром приезжаешь на работу: то ДТП с пятью трупами, то грабеж, то маньяк какой-нибудь. Или рекламу писать надо. Кому дело до этого Филино?

— А ты злишься, — сказал бородач. — Злишься. Аж покраснел. Не заметил?

Я пожал плечами.

— Да ладно, не переживай, — сказал Алексей Павлович, вставая. — Давай лучше мы с твоим подсознанием поговорим.

— Для чего?

— Это только если ты не против, — бордач поднял руки. Ладони у него были плотными, с глубокими линиями на них.

Он сел рядом.

— У человека есть сознательное и бессознательное. Для лечения бессознательных комплексов гипноз сегодня используют не все. Но бывают случаи, когда он позволяет диагносту быстрее понять причину тех или иных проблем и снять определенные блоки. Ты знал, что даже болевой синдром можно отключить? Или заставить человека бросить курить? А мы с тобой просто побеседуем, чтобы я лучше понимал твоё состояние. И в будущем, если у тебя начнется какая-то отрицательная динамика, скажем, разовьётся невроз, я смогу тебе быстрее помочь. Это, знаешь, как открутить заднюю крышку у телевизора и посмотреть, всё ли там в порядке.

— Честно, не знаю. Не готов как-то.

— А ты, кстати, в курсе, что это всё байки, будто гипнозу можно подвергнуть человека без его согласия? Внушаемость у людей действительно разная, у некоторых прям, знаешь, иммунитет, а другие почти сразу проваливаются. Но всё равно нужно согласие. Дело это исключительно добровольное.

Я попросил перерыва. Мы с Братерским вышли на крыльцо. После кондиционированного офиса вечерний воздух показался духовкой. На перилах сидел кот, который сменил надменное выражение испуганным и тут же снова надменным.

— Вы много времени на меня тратите, — сказал я Братерскому. — У вас, наверное, другие дела.

— Вы тоже мне помогаете.

— Я его совсем не знаю, — поделился я сомнениями насчёт Алексея Павловича. — Меня раньше не подвергали гипнозу, так что, честно, страшновато.

— Понимаю, — кивнул Братерский. — Попытаюсь вам объяснить…

Он задумался.

— У вас очень подвижная психика. У вас был кризис, вы задушили своего блаберида, который обеспечивал вам душевный комфорт, и теперь достаточно уязвимы. Внутри вас идёт определённый процесс, и в этом нет ничего страшного, потому что процессы идут в нас всегда. Но в вашем случае меня волнует именно потенциал… Когда под землей склад со взрывчаткой, хорошо узнать об этом заранее. Что если я вам скажу, что ваш интерес к комбинату «Заря» не связан исключительно с любопытством, желанием кому-то помочь или написать статью года?

— А с чем связан?

— Хороший вопрос. Я бы предположил, что журналистское расследование является побочным продуктом вашего стремления обнаружить что-то важное лично для вас. Внутри вас самих.

— Не понял. С «Зарей» у меня ничего личного не связано. Теоретически о ней могли знать мой отец или мой дед, но я не помню, чтобы мы говорили об этом.

— У вас есть субъективный образ «Зари», и этот образ требует вашего погружения в него для какой-то цели. Ваша внешняя, объективная деятельность подпитывает движение внутри вас. Вы ищите что-то внутри себя, но не способны управлять этим поиском. Возможно, ваш мозг проделывает трюк, связывая воедино объективный и субъективный процессы, который, в сущности, не так сильно различаются.

— Так… Теперь я окончательно запутался.

— Помните бильярдный стол? Шары не всегда подчиняются очевидным законам.

— Если проще: какая польза будет от этого гипноза?

— Вы снова сможете работать.

— Хорошо. Я не пойду убивать неверных?

— Нет, — усмехнулся Братерский.

Сеанс гипноза оказался не таким интересным мероприятием, как я настраивался, лежа на кушетке. Алексей Павлович мыл руки и делал пометки в журнале, напевая со страшным акцентом Pretty Woman. По потолку ползала муха. Часы в прихожей тикали рвано, как после инфаркта.

Потом Алексей Павлович начал говорить со мной в несколько театральной манере. Тембр его голоса действительно был приятный и вызывал мурашки в районе лопаток, и скоро мне стало казаться, что голос этот принадлежит моему ровеснику, причем давно знакомому.

— Ваши веки тяжелеют… Вы чувствуется, как расслабляются ваши мышцы. Все мышцы… На спине, на ногах, на шее…

Появились видения, приятные и абстрактные. Я плыл по реке на надувной лодке и сидел в тени какого-то дерева под палящим солнцем, видел асфальт и белый песок — это был песок стадиона, который располагался на прямоугольнике между огромных небоскребов, и на песке играли в футбол мальчишки, с которыми я тоже играл.