Бизнес в стиле romantic. Отдавай все, не считаясь ни с чем, чтобы создать нечто более великое, чем ты сам - [4]

Часть первая Растопка

Глава 1 Новое стремление к романтике

Рыночное общество в замешательстве

По данным опроса, проведенного компанией Gallup в 2013 году в 140 странах, только 13 % работников в мире полностью вовлечены и с энтузиазмом занимаются своей работой. 63 % не увлечены и испытывают недостаток мотивации. Около 24 % активно недовольны работой, что подразумевает, что они «несчастливы и непродуктивны на работе и склонны распространять негатив на своих коллег»{6}.

Для лидеров бизнеса все выглядит еще мрачнее: барометр доверия Эдельмана в 2013 году показал, что академикам, техническим экспертам и среднему управленческому звену доверяют почти вдвое больше, чем топ-менеджерам{7}.

В исследовании «Прогноз по глобальной повестке» 2014 года, в рамках которого было опрошено более 1500 лидеров государственного и частного сектора, Всемирный экономический форум определил три главных тренда, негативно влияющие на мировое сообщество: «недостаток ценностей у лидеров», «сокращение доверия к экономической политике» и «углубление расслоения доходов»{8}.

Организация по экономическому сотрудничеству и развитию (ОЭСР) сообщает, что социальное неравенство в самых индустриально развитых странах после начала глобального экономического кризиса 2008 года значительно выросло. 10 % самых богатых людей в 2010 году увеличили свое состояние в 9,5 раза больше, чем самые бедные 10 %{9}. Французский экономист Тома Пиккетти в своей книге «Капитал в XXI веке» (Capital in the 21st Century) настаивает, что мы отступили назад к «наследственному капитализму», на уровень XIX века, когда богатства распределялись между несколькими семейными династиями{10}. В США движение «Захвати Уолл-стрит» помогло определить растущий разрыв по доходам как разницу между 99 и 1 %. Но исследования показывают, что это соотношение еще больше сдвинуто в сторону супербогатых, составляющих 0,1 % населения. Если 1 % американских домохозяйств аккумулирует 22 % доходов (включая доходы с капитала), то 0,1 % самых богатых домохозяйств владеет одной пятой долей всего национального благосостояния{11}. В отчете Аспенского института за 2013 год делается вывод, что мы сдвигаемся к «обществу властной кривой», где благосостояние больше не распределяется по кривой в форме колокола, а все собрано в верхней страте, как в обществе, где «победитель получает все»{12}.

Развитие цифровых технологий в экономике также подчеркивает этот тренд. Теперь уже не только будущее распределяется неравно, перефразируя знаменитое изречение Уильяма Гибсона, но и создание ценностей. Когда Facebook купил приложение WhatsApp в 2013 году за 19 миллиардов долларов, то получается, что он заплатил за каждого из 55 работников компании 345 миллионов{13}. В книге «Кто владеет будущим?» («Who Owns the Future?») Джерон Лэнир приводит следующие цифры: «Kodak нанимал 140 тысяч человек, а Instagram – 13»{14}. Мы вошли в двоичную эру, где программное обеспечение не только «пожирает мир», как провозгласил венчурный инвестор из Кремниевой долины Марк Андрессен{15}, но заодно съедает и средний класс. Каждый день газеты пишут о новых проявлениях социального неравенства, будь то исчезновение рынка товаров для потребителя среднего класса{16} или заявление президента Обамы, что неравенство доходов – это «определяющий вызов нашего времени»{17}.

Уолл-стрит взяла на заметку: инвестиционные банкиры не перестали получать свои заоблачные бонусы, но потеряли значительную часть имиджа «властителей вселенной». Современная среда выдвинула совершенно новый тип дельцов с Уолл-стрит. СМИ внезапно стали заполнены заголовками в стиле «Почему я уволился из Goldman Sachs»{18} и историями бывших финансистов, пытающихся избавиться от болезненной привязанности к деньгам, работая в сферах, не ориентированных на прибыль{19}.

Нам совершенно не нужны газеты, чтобы увидеть то, что происходит каждый день у нас на глазах. Самые сильные доказательства замешательства и разочарования заметны в настроениях вокруг нас: на улицах, в метро, в университетах, школах, офисах. Мы пережили финансовый кризис и очутились в «дивном новом мире» постепенного выздоровления: неужели удивительно, что среди постоянных споров о замедлении темпов роста в Китае, возникновении новых технологий и мыльном пузыре недвижимости у нас возникают приступы неуверенности в традиционном бизнесе и экономических моделях? Многие из нас ощущают, что отдают все больше и больше, получая взамен все меньше и меньше. Мы работаем дольше (американцы в среднем работают на 8 недель в год больше, чем в 1969 году, при том же уровне дохода){20}, набрали больше долгов и при этом видим, как размываются мечты среднего класса о собственном доме и хорошем образовании для детей. Поколение тех, кому сейчас от 18 до 33 лет, имеет больший долг за обучение, выше уровень безработицы и бедности, ниже уровень благосостояния и дохода, чем два предыдущих поколения («поколение Икс» и «дети цветов») на той же стадии жизненного цикла{21}. Впервые в истории наблюдений новое поколение экономически регрессирует, а не прогрессирует.

Неужели мы всерьез полагаем, что такие компании, как Amazon, Facebook и Google, а также их юные последователи могут сформулировать наши ключевые социальные и этические вопросы? Культурологи и философы все чаще с тревогой говорят о замещении гражданской ответственности близорукой верой в технологии. Евгений Морозов, один из наиболее плодотворных и едких представителей этой группы критиков, называет это «интеллектуальной патологией», которая рассматривает проблемы, исходя из одного критерия: имеют ли они четкое красивое технологическое решение, да еще и такое, которое есть в нашем распоряжении