Бижутерия - [16]

Мадди не могла поверить, что сидит с Макнилами за центральным столом и взирает на Анну сквозь букеты таких диковинных цветов, каких она не видела даже на картинках. И уж конечно, никогда не слышала названий. Все вокруг окутывал дух нереальности. Но после первого дня, когда Мадди нервничала и была настороже, она постепенно оттаяла: семья вела себя с ней просто — ее считали новой лучшей подругой Анны и обращались соответствующим образом.

Мадди бросала незаметные взгляды в окна на беснующуюся снежную вьюгу в ярком мареве городских фонарей. Само совершенство. Идеальнее, чем она могла себе представить.

— Посмотрите! — воскликнула Анна так, словно это она заказала снег. — Я вам говорила, что будет белое Рождество! В честь Мадди!

— Значит, надо выпить за Анну, — объявил ее младший брат Хэдли. — За главного метеоролога нашей семьи.

— Мадди, у нас сегодня особое блюдо. — Анна демонстративно проигнорировала предложение брата. — Жареный фазан. Его папа где-то подстрелил.

— Никогда не пробовала фазанов, — призналась гостья.

— Ничего на вкус, — заверил ее Хэдли. — Похожи на цыплят.

— Так обо всем говорят — даже о гремучих змеях.

Хэдли кивнул:

— В наши дни на цыплят не похожи только цыплята. Их уж слишком пичкают всякой химией.

— Пожалуйста, дорогой, не надо об этом, — вмешалась Элизабет Макнил. — По крайней мере не за столом.

— Но где же, как не здесь, и обсуждать такие вещи? — не согласился сын. — Как нас медленно убивают тем, что попадает в наш организм. Нейдер[14] ест одни мускусные дыни. Только у них такая толстая кожа, что не пропускает ядохимикатов.

Хэдли учился на первом курсе Йельского университета и прошлым летом начал добровольно работать на Ральфа Нейдера. И хотя не стал членом «десанта Нейдера»[15] и ни разу не встречался с его основателем, был твердо намерен посвятить себя спасению окружающей среды.

— Да, да, Хэдли, мы все это знаем. — Уатт Макнил стремился предотвратить очередную тираду сына против разрушения экологии большим бизнесом. — Но сейчас я хочу побеседовать с нашей гостьей.

Он повернулся к Мадди. Девушка не представляла, что чей-то отец мог быть таким симпатичным и моложавым. В Пайн-Ридже все отцы сильно раздались в талии и выглядели старше своих лет. «В чем причина: жизнь в Манхэттене или богатство?» — размышляла она.

— Элизабет мне говорила, что вы, Мадлен, хотите стать ювелиром-дизайнером? — С тех пор как она сюда приехала, все Макнилы, кроме Анны, настаивали на том, чтобы обращаться к ней именно так. «Очень красивое имя, — заметила мать подруги. — Давайте пользоваться им».

— Да! Зашла в «Тиффани», «Картье» и «Гарри Уинстон» и будто почувствовала удар молнии. Теперь я точно знаю, что хочу стать ювелиром-дизайнером.

— Браво! — воскликнула Элизабет Макнил. Она тоже выглядела неправдоподобно моложаво — с такими же рыжими, как у дочери, волосами, коротко постриженными и ухоженными. Ее кожа отливала фарфоровой белизной, лицо не носило следов косметики, кроме губной помады и туши для ресниц. — Я полностью поддерживаю. А когда вы станете знаменитостью, не забудьте предоставить нам все возможные скидки.

— Договорились, — рассмеялась Мадди. — Еще раз спасибо за то, что показали мне эти магазины. Сегодня был один из самых замечательных дней в моей жизни. Пятая авеню гораздо красивее, чем я представляла. А елка в Рокфеллер-центре и под ней фигуристы на льду! Я видела открытки, но не думала, что это так потрясающе!

— Мне понравилось вас сопровождать, — заметила Элизабет. — Анне за годы все это наскучило. Наверное, это от того, что она выросла в городе. — Женщина зажгла и раскурила сигарету. — Сама я родилась в небольшом городке в штате Огайо. И Манхэттен будет повергать меня в трепет до смертного часа.

— Да, именно это я ощущаю… трепет. Энергия… прелесть Манхэттена невыразимы.

— Рад слышать, что вы не разочарованы, — проговорил Уатт Макнил, в то время как дворецкий убирал посуду после первого блюда. — Нынешний Нью-Йорк стал таким неприятно суетливым.

— Мне понравился.

— Это хорошо. — Уатт Макнил помолчал. — Мадлен… Анна о вас рассказывала очень немного. Вы выросли в Колорадо?

Мадди ощутила внезапную панику. Она кое-что сочинила для Анны… Никаких деталей. Безупречное положение подруги заставило ощутить себя занюханной провинциалкой. Но она, в конце концов, сирота — некому опровергнуть то, что она напридумывала.

— Мой отец был… инструктором по лыжному спорту… Потрясающий спортсмен. Он стал бы олимпийским чемпионом, если бы не сломал ногу… — В голове было пусто. Она потянулась за стаканом воды, поднесла к губам и сделала несколько глотков.

— Мадлен, — забеспокоилась Элизабет, — с вами все в порядке?

— Просто… извините, закружилась голова. — Ее щеки пылали, засосало под ложечкой. Она открылась перед Брейди. Однако выложить правду Макнилам казалось немыслимым.

Но родители Анны обращались с ней с такой теплотой и великодушием. Разве могла она им солгать? Внутренний голос подсказывал ей, что именно здесь ее место — среди полировки и мрамора Манхэттена, с такими людьми, как Макнилы, а не с Брейди в маленьком магазинчике с мастерской в задней комнате в Колорадо. Ложь — нечто очень серьезное, с чем придется жить долго. Она страшилась сказать правду, но не могла и солгать. Мадди раскрыла рот, еще не представляя, что сорвется с ее губ, и в этот миг услышала голос Элизабет Макнил, а не свой: