Бизерта - [75]

— Чего загрустили, дорогие мои родители?! Или забыли, по какому поводу мы собрались здесь?

Ольга Павловна благодарно посмотрела на дочь: «Как же все-таки остро переживает она даже самую малую размолвку между нами и всеми силами пытается сгладить ее!»

— Ведь как бы там ни было, — продолжила Ксения, — а Павлик-то все-таки поступил в Сорбонну! — и уже тихо, с тайной надеждой в голосе, добавила: — Хотя и сдается мне, что скоро мы все сможем увидеть его. Не так ли, папа?

Степан Петрович утвердительно кивнул головой:

— Так, Ксюша, так. Русская эскадра действительно доживает время, отпущенное ей историей. Ее остатки будут распроданы или, как, например, наш добрый «Георгий Победоносец», пущены на металлолом, — он тяжко вздохнул, а Ольга Павловна, как всегда в минуты волнения, прижала кулачки к груди. — А оставшийся на ней личный состав пополнит ряды беженцев. Вот так вот, дорогие мои. А мы в это время ломаем копья о целесообразности затопления какой-то там канонерской лодки, — с долей скептицизма сказал он, примирительно глянув на супругу.

И та облегченно вздохнула — размолвка с мужем, так тяготившая ее, благополучно миновала.

* * *

Роковой 1924-й. Именно в этом году мечта русских моряков снова увидеть родные берега окончательно стала несбыточной…

Командир миноносца поднялся на мостик «Гневного». Туда тут же пришел и старший офицер.

— Ну что, Степан Петрович, кажется, приехали?!

— Похоже на то, Владимир Аркадьевич. Если французы начали переговоры с Советами, то это непременно закончится признанием Францией Советского Союза. А это автоматически приведет к ликвидации Русской эскадры. Вот так… — Он чертыхнулся. — Надо же, французские правители, как огня боявшиеся «большевистской заразы», преспокойно ведут переговоры с «товарищами», и не просто ее носителями, а, по сути, с вождями ненавистных для них большевиков. И это после заявления премьер-министра Франции Клемансо на Версальской мирной конференции*: «России больше нет». Прямо-таки как в дурном сне.

— Воистину, мир сошел с ума, — вздохнул старший лейтенант. — То, что мы считали надежной опорой в нашей борьбе с большевистским нашествием, на самом деле оказалось мифом. Горько и обидно…

— Тем не менее все логично. Ведь мы же сами предполагали, что после подавления восстания матросов в Кронштадте большевики будут вынуждены изменить свою пресловутую экономическую политику военного коммунизма, оказавшуюся явно несостоятельной. И действительно, провозглашенная ими так называемая новая экономическая политика, основанная на частичном признании частной собственности, укрепила их позиции не только в самой России, но и в мировом сообществе. Короче говоря, они заставили мировые державы считаться с ними как с реально существующей силой.

— Сомнительно, Степан Петрович, чтобы большевики сами решились сделать шаг назад вопреки своей марксистской идеологии, — покачал головой старший офицер.

— Пожалуй, вы правы, Владимир Аркадьевич. Есть сведения, изложенные в письме моего старшего брата из Парижа, что правящие круги Антанты под давлением еврейских банкиров Уолл-стрит вступили в тайное соглашение с большевиками о торговле и сотрудничестве. И это как раз-то и подтолкнуло большевиков к принятию новой экономической политики в двадцать первом году после подавления восстаний матросов в Кронштадте и крестьян Тамбовской губернии под руководством Антонова*.

— Вот теперь-то все и становится на свои места! — удовлетворенно воскликнул старший лейтенант, довольный подтверждением своих предположений. — Ведь именно этого связующего звена как раз и не хватало для объяснения резкого, я бы даже сказал неприемлемого с точки зрения марксистской теории, изменения экономической политики большевиков.

Степан Петрович улыбнулся горячности своего помощника, а затем заметил:

— Полноте, Владимир Аркадьевич, у них просто не было другого выхода, чтобы удержаться у власти. А ведь мы, будет вам известно, уже упоминали на стихийно возникшем совещании командиров миноносцев по поводу восстания матросов Кронштадта об изворотливости большевиков. — Старший лейтенант понимающе усмехнулся. — Однако как бы то ни было, а нам с вами необходимо думать о том, как жить после спуска Андреевского флага на кораблях эскадры. У вас, кстати, есть какие-либо мысли по этому поводу?

Тот сморщился, как от зубной боли:

— Ведь мы же с вами, Степан Петрович, уже говорили на эту тему. Неужто забыли?

Командир согласно кивнул головой:

— Такое не забывается, Владимир Аркадьевич, — вздохнул он. — А может быть, вам с семьей поехать во Францию? — осторожно спросил Степан Петрович, боясь своим вопросом снова задеть больное место своего уважаемого помощника.

Старший офицер укоризненно посмотрел на него:

— На какие такие шиши, извините за выражение, Степан Петрович? И смогу ли я прокормить там свою семью? Я уж не говорю о ее достойном существовании. — И, вздохнув, пояснил: — Ведь у меня же кроме жены еще и две дочери.

— Поэтому вы и намерены остаться с семьей здесь, в Тунисе? — предположил тот.

— Другого выхода я просто не вижу, — честно признался старший лейтенант.

Командир задумался. Положение его помощника было явно незавидным. «Но что-то же надо делать? Ведь безвыходных положений не бывает, — мучительно думал он. — А может быть, сделаем так?» — и он, окрыленный пришедшей на ум спасительной, как ему показалось, мыслью, посмотрел на старшего лейтенанта, отрешенно смотревшего куда-то вдаль.