Битые короли - [7]

— Да где ж тебя так угораздило, сынок?

Парень вяло моргнул глазами, из-под бровей глянул на старушку:

— Упал, бабуля, — и, чувствуя, что начинает быстро слабнуть, усилием воли оторвал себя от сиденья и двинулся дальше.

Еще несколько домов осталось позади, пока наконец не добрался туда, куда направлялся.

Ступил в подъезд пятиэтажного панельного дома с мрачными серыми стенами, с обшарпанными лестницами, с перекошенными почтовыми ящиками и с трудом поднялся на этаж, цепляясь здоровой рукой за потускневшие перила.

У серой облезлой двери отдышался и нажал на кнопку звонка. Звонил продолжительно, до тех пор пока за дверью не послышалась ругань и не щелкнул замок.

— Я тебе позвоню! — Грубый женский голос вырвался из открывающейся двери: — Я тебе по мозгам позвоню!

Парень шагнул через порог и повалился на высокую, широкой кости девушку в длинном замусоленном халате, расстегнутом на выпирающей широкой груди, из-под коего торчала белая сатиновая в мелкий синий цветочек ночная рубашка. Широкую талию перехватывал пояс, завязанный на животе на два узла и отличавшийся по цвету от тона халата. Лицо было с широкими скулами и черными усиками под широким носом. Широкие плечи расправлены, откинуты назад. Широкие бедра ясно показывали, что ноги под халатом не менее мощные и прочные. Вся фигура девушки говорила об ее внушительности и уверенности в себе.

Увидав парня, она мгновенно приглушила голос:

— Это ты, Глот? Ты зачем приперся на эту хату? У тебя что, своей норы нет?

Подхватила его и закричала, поворачивая лицо в сторону комнаты:

— Карась, принимай Глота, он, кажется, ранен!

Из комнаты высунулся полуодетый молодой человек с лицом как из-под топора — как будто папа Карло начал делать Буратино, но бросил, едва успев обсечь полено колуном. Запихивая синюю майку в черные трусы, подбежал и подхватил из женских рук Глота. Все его движения были тупыми и тяжелыми.

Девушка встревоженно выглянула на лестничную площадку, прислушалась и, успокаиваясь, закрыла дверь.

Карась держал Глота под руки, раздумывал, не двигался с места.

Девушка определенно не испытывала удовольствия, оттого что гость притащился к ним в таком виде. На лице проступало раздражение и опасение. Между тем метнула едкий взгляд на Карася:

— Чего теперь думать, Карась? Волоки на диван этого урода! Нашел куда припереться!

Карась потащил Глота в комнату.

Коридорчик был небольшим, но все углы его чем-то заставлены, завалены — не пропихнешься, не зацепив чего-нибудь. Ноги Глота волочились по полу, задевая то одно, то другое, сдергивая с мест и валяя, и девушка шла следом, недовольно возвращая все на свои места.

В комнате также был бардак. На всех стульях лежала скомканная одежда, какие-то мятые тряпки висели на дверях и стенах, на полу разбросана обувь и носки, на окне нечто, отдаленно напоминавшее занавески, на мебели — стаканы и бутылки, на столе — тарелки с вчерашними, а может быть, с позавчерашними остатками еды.

Глота положили на зашарпанный диван. Он застонал, открыл глаза и пошевелил губами, но никто не услышал, что он сказал.

Девушка разорвала рубашку и осмотрела рану.

— Здесь пуля сидит, — сказала. — Где ж его так?

— А черт его знает? — отозвался Карась, торопливо напяливая одежду. — Он вечно куда-нибудь вляпается! Видно, на какой-то тачке погорел! Не привел он там хвоста? Говорил же я ему — не переусердствуй с этой девкой! Понравилось ему катать ее по городу голой! Хоть бы погладил после работы, так нет, сам не ам и другим не дам! Собака на сене! Скотина! Звони, Роза, Гусю и Фишке, пускай мчат сюда что есть духу, надо этого козла лечить!

— Козел-то ценной породы! — Роза закурила сигарету, пыхнула дымом перед собой. — Сколько он тебе тачек натаскал? Другой за год не сделает столько, сколько этот за неделю!

— Поэтому и спешу, чтобы не подох прежде времени. — Карась застегнул ремень на брюках и посмотрел на Глота: — А то истечет кровью.

— Этот не подохнет. — Роза взяла телефон и со знанием дел весомо заметила: — Он живуч, как червяк.

Прошло с полчаса времени, как на пороге появились Гусь и Фишка.

У Гуся была длинная тонкая шея, за что он и получил свою кличку. Голова болталась на этой шее так, что, казалось, еще чуть-чуть, и она отвалится. Он тянул шею вперед, а затем, как пружиной, отбрасывал голову назад, но потом раз за разом все повторялось. Двигался Гусь плавно, переваливался с ноги на ногу.

Фишка же, напротив, был подвижен и шустер, всегда выскакивал вперед, как бы стараясь опередить события. Он то и дело шмыгал носом, хотя нос не был ничем забит, просто это была укоренившаяся привычка, от которой тот отвыкнуть не мог, а все, кто его знал, уже не обращали на это внимания. Ходил, приседая при каждом шаге.

Карась сразу, ничего не объясняя, показал на Глота:

— Берем — и в больничку!

Фишка нырнул в комнату первым, Гусь плавно качнулся следом. Они ни о чем не спрашивали, знали: все равно Карась не станет распространяться. Подхватили Глота с дивана. Тот заурчал что-то, не приходя в сознание.

Карась накинул на себя пиджак и шагнул следом. Когда подъехали к больнице, осмотрелся и приказал ждать. Сам скрылся за дверью.