Битва за масть - [14]

Здесь и остановились. От воды медленно поднимался туман. И ни единого человека не было видно. Будний день. Весна, не лето.

– Пацаны, погуляйте, – приказал тот, со шрамом.

«Быки» и водитель выбрались из машины, открыли багажник и разобрали заранее приготовленные обрезки труб. Один намотал на руку крупноячеистую цепь. «Психологическая обработка, так сказать», – про себя усмехнулся Саша.

Ну, ничего, к такому он всегда готов. Не первый день в школе. Хотя рожи у них были все же малоприятные.

– Ну что, фраер, колись. – Меченый, наконец, соблаговолил обратиться к нему.

– Что именно тебя интересует?

– Где металл?

– У меня. Артур получит его только тогда, когда введет моего человека в состав учредителей, – не задумываясь – ибо это было давно принятое решение, – высказал свою деловую позицию Саша.

– Это с какого хрена? – взвился Меченый, и шрам его заметно побелел.

– А не надо бить по голове моего юриста, – назидательно пояснил Саша.

– Ты пришел к Артуру с наездом. – Меченый постарался выдержать столь же дидактичный и спокойный тон.

– Я пришел поговорить по делу. Хамить козла никто не заставлял, – спокойно закончил Саша.

– Ладно, дело прошлое, – не споря и уже вполне примирительно сказал Меченый. – Верни металл, и вопрос закрыт.

– А найди! Шестьсот тонн – не иголка. Давай! – В Сашином голосе прозвучала неприкрытая издевка.

Меченый всем своим видом теперь демонстрировал, что спокойный деловой разговор окончен:

– Ты отвечаешь за свои слова?

– Я всегда отвечаю за свои слова, – без тени сомнения ответил Саша, крепче сжимая кулаки.

– Ну, молись, сука. – Меченый, похоже, вышел из себя, прямо-таки – выскочил. И, резко отвернувшись, взялся за ручку двери: пора было кончать со всем этим.

– Погоди, родной… Меченый с еще большим любопытством, чем прежде, взглянул на Белова в зеркало.

– Сюда смотри, – медленным движением глаз Саша указал – куда именно.

В Сашиной левой руке, почти уютно, как-то по-домашнему уместилась аккуратная граната.

Противопехотная. Такие ласково и нежно кличут «лимонками». Большой палец предусмотрительно был продет в кольцо. Граната находилась в идеальной боевой готовности.

Меченый судорожно дернулся, а скулы у него напряглись. Шрам обозначился еще резче.

Саша, не повышая и не понижая тона, продолжал. Каждое слово он произносил четко и раздельно, словно ставил ударения – для большей доходчивости:

– Когда меня задевают, я иду до конца. Я смертник, ты понял? – Меченый, судя по мгновенному взмаху ресниц, понял, уяснил. – Скажи «быкам», пусть подождут, а мы поедем в город. Считаю до трех и вынимаю чеку. К едреной матери. Раз. Два… – на слове «три» Саша и вправду выдернул кольцо. Теперь достаточно было просто разжать пальцы. Следовало к тому же признаться, что Сашина рука ребристое тельце тяжелой и опасной игрушки уже порядком устала держать.

Но Меченый и без Сашиных слов это понял. Он опустил стекло и крикнул:

– Пацаны, погуляйте, мы отъедем.

– Оценка «пять». Давай, садись за руль. Только не тряси – я кольцо обратно вставлю. – Саша улыбнулся Меченому как лучшему другу.

Тот, больше не оборачиваясь, пересел на водительское место, и они тронулись – сначала медленно-медленно, а потом – в карьер.

Туман по-прежнему неторопливо плыл вдоль реки, куда-то в сторону видневшихся вдалеке высотных жилых домов.

– Так я не понял, что случилось? – ошарашенно вопрошал приятелей боец с намотанной на ладонь цепью. – Мы приехали?.. – И лишь удивленное молчание было ему ответом.

* * * * *

Это была катастрофа. Неужели все было зря: годы учебы, сотни часов упражнений, репетиций? А ведь все говорили, что она с самого начала подавала огромные надежды. А теперь – что? В никуда? Домашней хозяйкой при муже. Пусть и с консерваторским образованием.

Ей при распределении не предложили ничего. Ничего. Даже самого захудалого оркестра. А она, дура, размечталась. После этого позора Оле захотелось сразу исчезнуть, испариться из этого, ставшего таким ненавистным, так прежде любимого, здания консерватории. Но уже на выходе из зала ее остановил, взяв под локоток, профессор, Валентин Георгиевич. Ни слова не говоря, он повел ее по коридору на третий этаж, в их класс, где, как она до сих пор считала, прошли ее лучшие годы.

В окружении портретов великих композиторов и исполнителей Оля чувствовала теперь себя совсем чужой. Она слушала Валентина Георгиевича, но мысленно была уже далеко отсюда.

– Олечка, поверь мне, старому профессору, я сам через все это прошел. Нужно обладать экстраординарным талантом, чтобы добиться таких вот вершин. – Валентин Георгиевич, артистично всплеснув руками, призвал в свидетели портреты великих. – Ты человек способный, но скажи, неужели тебя устроит шестой пульт в оркестре? И даже не в оперном, а драматическом?

Оля понимала, что ей абсолютно нечего возразить. Да и желания не возникало. Но Валентин Георгиевич все продолжал и продолжал:

– Оленька, я очень уважаю твоих родителей, они мне были очень близки, я чувствовал бы себя нечестным, если бы тебе этого не сказал…

Оля подошла к роялю и взяла простенький минорный аккорд.

– Я поняла все, Валентин Георгиевич, – неожиданно для самой себя спокойно и почти безразлично проговорила она. – Мне надо идти, извините. Меня просто ждут внизу. До свидания.