Битва за Францию - [55]

   — Я обдумаю ваше предложение, сын мой, — проговорил он самым ровным и беззаботным тоном. — А пока приношу вам мою самую сердечную благодарность. Вы, Уолтер, проделали огромную работу, и орден не забудет ваших заслуг. Если бы решение этого вопроса зависело только от меня, я бы немедленно дал своё согласие. Но, увы! Я могу лишь обещать вам, что встречусь с профессами и поставлю их в известность относительно вашего предложения. Надеюсь, принятое решение нами будет благоприятным и не заставит себя ждать... А сейчас отдохните, мой мальчик. Думаю, это вам сейчас нужнее всего.

   — Благодарю вас, отец мой, — поклонился Монтегю и, получив благословение генерала, вышел.

На сердце у Уолтера было неспокойно. Он был уверен, что Виттеллески не поверил в его искренность и что впереди ему предстоит нешуточная борьба. Но где была допущена ошибка? Как милорд ни старался, сейчас он не мог этого понять. Нужно было взвесить все возможности и подготовить аргументы на случай нейтрализации обвинения, если оно будет выдвинуто. Да, отдых милорду точно не грозил...

* * *

Следующее свидание с генералом состоялось только через четыре дня, в течение которых Монтегю была предоставлена полная свобода действий, правда, в обществе нескольких новициев[76], то есть тех членов ордена, которые в течение двух лет должны были доказать свою верность иезуитским идеалам. К концу третьего дня даже железные нервы Монтегю начали сдавать; ему всё сильнее хотелось сбежать в Англию, и Уолтер знал, что ему бы удалось обвести своих стражей вокруг пальца и скрыться, но побег означал бы признание в предательстве, поэтому милорд решил вести себя так, будто ничего не происходит.

А пока англичанин изнывал от безделья и беспокойства, Виттеллески ожидал курьера с важными бумагами, без которых разговор с Монтегю не имел для него никакого смысла.

И вот настал тот день, когда письма были доставлены, и Уолтер был вызван в резиденцию генерала. Тот был мрачнее тучи и даже не старался это скрыть.

   — Вы меня огорчили, сын мой, — заявил Виттеллески, даже не пригласив гостя присесть.

   — Монсеньор?

   — Я предоставил вам несколько дней отсрочки. Я ждал, что вы придёте ко мне и расскажете всё, как своему отцу, своему наставнику. Но вы не пришли... Поэтому я говорю вам здесь и сейчас — если вам есть, что мне сказать, то говорите сейчас, потому что потом будет поздно.

   — Я не понимаю вас, генерал.

   — Ну что же вы — умны, даже слишком умны, поэтому сделали свой выбор осознано. Я принимаю его. Но знайте, что ещё вчера я видел в вашем лице сына и, возможно, преемника, теперь же вижу шпиона и предателя.

Монтегю сделал шаг вперёд.

   — Генерал, я не знаю, что произошло вчера, но уверен, что вы бы не стали бросаться обвинениями, не имея причин, чтобы их высказать. Я точно знаю, что ни в чём не виноват перед орденом, и, поэтому прошу вас объясниться.

   — Вы пытались меня шантажировать, молодой человек, заявляя, что английская королева выдаст ордену маркиза де Молину в обмен на то, что орден поможет Англии достойно выбраться из тупика, в который ваша страна сама себя загнала, объявив войну Испании. Но вы не сказали того, что Англии нужен этот мир, чтобы без помех оказать помощь гугенотом Ла-Рошели. Ту самую помощь, которую им обещал де Молина и его орден!

Уолтер почувствовал, как его лоб покрылся предательской испариной.

   — Вы хотите сказать, генерал, что королева Англии — католичка, которая упорно отказывается сменить веру даже в ущерб собственной популярности у англичан, станет рисковать собственной жизнью и репутацией в глазах святого ордена оказанием помощи гугенотам? — медленно произнёс он, стараясь ничем не выдать своего волнения. — К тому же война с Францией неминуемо отразиться на положении Её Величества — француженки по происхождению. Неужели вы действительно думаете, что королева способна на такое безумие?

Монтегю старался говорить спокойно, но слова застревали у него в горле под цепким взглядом иезуита, который протянул ему какую-то бумагу.

   — Взгляните.

Монтегю принял её, развернул и смертельно побледнел. Это была инструкция Бэкингема, данная им Жербье, в которой герцог описывал инфанте Изабелле свой проект политической и военной изоляции Франции. Английский министр предлагал взять Францию в кольцо и, воспользовавшись поддержкой савойского и лотарингского герцогов, затравить французского зверя в его логове.

   — Я ничего не понимаю, — прошептал он.

   — Я тоже, — отозвался генерал. — Но факты — упрямая вещь.

По его всегда добродушному лицу растеклась садистская улыбка. Монтегю как-то доводилось видеть, как змея заглатывает мышь, и он понимал, что одно невпопад сказанное слово, одно неверное движение — и этот страшный человек уничтожит его. Собрав всю волю в кулак, он заставил себя успокоиться.

   — Я понимаю ваши чувства, генерал, — наконец произнёс Уолтер. — На вашем месте, я бы не поверил ни единому моему слову, но здесь может быть только одно объяснение.

   — Какое же?

   — Видимо, Бэкингем начал собственную игру за спиной Её Величества и не уведомил её о своих политических проектах.