Битва за Фолкленды - [186]

К 1981 г. неподконтрольные Министерству иностранных дел процессы самым драматическим образом снизили убедительность интереса Британии в сохранении за собой Фолклендских островов — отправка под сукно доклада Шэклтона, решение по отзыву «Эндьюранса», предоставление жителям территории британского гражданства второй степени. Британские дипломаты не учли возможного воздействия таких шагов на Буэнос-Айрес, ерзавший на зыбучих песках непрочной аргентинской политики. С июня 1981 г. и до самого преддверия вторжения на острова Министерство иностранных дел и Объединенный комитет разведывательных служб в секретариате кабинета министров позволяли себе пребывать в заблуждениях относительно возможных действий Аргентины, полагая, что та осмелится на радикальный шаг только после трех фаз «ступенчатой эскалации». Именно заблуждения вынудили их с пренебрежением отнестись к возможной отправке в плавание подлодок 5 марта, сбрасывать со счетов очевидный рост напряженности и усилившиеся в Буэнос-Айресе слухи о вот-вот грозящем вторжении, совершить подчеркнуто провокационный шаг выводом «Эндьюранса» из Порт-Стэнли 20 марта и даже не поверить в истинные намерения флота адмирала Анайи, когда тот уже следовал в направлении Фолклендских островов. Оценки ситуации ОКРС, попадавшие на столы министрам, отличались благодушием и сбивали с толку. Неминуемо бросающейся в глаза причудливой особенностью британского образа мысли служит тот факт, что лица, ответственные за ошибочные анализы, упрочили свое положение за счет Фолклендской войны и — как ни поразительно — облагодетельствованы целой чередой оправдательных моментов в докладе комитета Фрэнкса (см. приложение «D»), тогда как лорд Каррингтон и Ричард Люс остались одни в этакой политической пустыне. С момента отправки в дальний поход оперативного соединения фокус британской дипломатии радикально сузился, а Министерство иностранных дел очутилось под огнем со стороны политиков и СМИ. Некоторые дипломаты убеждены, что предсказать аргентинское вторжение или избежать его являлось делом невозможным, но даже и в катастрофическом положении оставался шанс достигнуть продолжительных договоренностей. Ведь и премьер-министр в определенный момент соглашалась вести переговоры в отношении суверенитета. По мере того как в спор вступали все новые легионы посредников, в Министерстве иностранных дел начинала теплиться надежда сбросить бремя Фолклендских островов с плеч Британии и передать вопрос в ведение международных структур. И все же к концу апреля Пим, Акленд и Паллизер в Лондоне, а также Парсонз и Хендерсон в США очутились перед лицом непреодолимого вызова дипломатии — перед обязанностью найти средства отвратить войну. уже прочно вставленную в повестку дня политиков и военных. В данном случае те же политические силы в Британии и Буэнос-Айресе, которые на протяжении семнадцати лет препятствовали достижению дипломатического урегулирования, подняли ставки на недосягаемую высоту, не оставлявшую ни одной из сторон шанса пойти на попятный. Когда игра закончилась, победные достижения Британии оказались столь высоки, что она была готова отказаться от долгосрочной дипломатической политики по Фолклендским островам. С появлением 4 ноября 1982 г. новой резолюции ООН, содержавшей просьбу о возобновлении переговоров, противниками Британии, проголосовавшими против нее, оказались девяносто стран, в том числе и Соединенные Штаты. Она выиграла войну, но пока не победила в споре. Фолклендские острова попросту превратились в дорогостоящую крепость.

Государства, охотно поддерживавшие Британию, когда та взяла на себя роль полицейского перед лицом вооруженного агрессора, считали теперь дело сделанным, а вопросы чести разрешенными. Раны спора не должны были продолжать гноиться, а Британии надлежало продемонстрировать великодушие победителя — по крайней мере в виде признания некоторых переговорных идей, высказываемых в ходе конфликта. Слишком маленькая проблема никак не могла в долгосрочном плане превратиться в вопрос национальной гордости. Санкции были сняты. Франция, к большому раздражению миссис Тэтчер, продолжила выполнение условий контракта по «Экзосет» и «Супер-Этандарам», приостановленного в ходе войны, а Германия закончила строительство фрегатов. Споры и дебаты в ООН явно давали странную картину: по иронии судьбы, делу Британии в части суверенитета над островами симпатизировали теперь меньше стран, чем раньше, до начала вооруженного противостояния. Как часто бывает с ограниченными войнами, спор вернулся точно к состоянию до начала враждебных действий — status quo ante — ни в коем случае не разрешенным.

Министерство иностранных дел, понесшее поражение с началом войны в Южной Атлантике, теперь, когда она закончилась, почти не находило способов достучаться до правительства. Нового министра иностранных дел, Фрэнсиса Пима, назначали на пост в надежде «разрядить атмосферу» между Даунинг-стрит и его ведомством. Но он обнаружил, что упорная поддержка им идеи договорного урегулирования сделала его источником раздражения для премьер-министра. Однажды Тэтчер даже заметила, что Фолклендского кризиса, вероятно, вообще не случилось бы, обладай она таким же «внутриведомственным» советником по международным отношениям, какого обрела в лице профессора Алана Уолтерза в вопросах экономической политики. После включения любимого дипломата премьера, сэра Энтони Парсонза, в ее личный штаб, Министерство иностранных дел раскрыло рот в удивленном испуге. На Даунинг-стрит явно зарождалось «теневое Министерство иностранных дел», каковой момент сулил перспективу раскола и соперничества по образу и подобию положения, сложившегося между Министерством иностранных дел США и Белым домом в Вашингтоне. Собиралась ли миссис Тэтчер допустить возникновение того же сорта трений, как наблюдавшиеся ею между Рейганом и Хэйгом? (Она устранила сомнения, попросту заменив мистера Пима в июне 1983 г. другим человеком.)