Битва за Берлин последнего штрафного батальона - [57]

– Фриц, что ли? – озадаченно пробормотал один. – Вроде не похож. А если не фриц, то чего он тут забыл?

– Воевал я тут, ребята… – прошептал Максим. – В дырку провалился… в общем… долго рассказывать…

– Послушай, Леха, я его знаю, – сказал другой. – Он из тех штрафников, которыми наш батальон усилили. Помню этого парня – он меня оттолкнул, когда фашист гранату бросил, а потом ее обратно фашисту переправил.

– Жизнь твою никчемную спас, – удивленно почесал голову боец. – Ну, ладно, Мишка, раз такое дело – дружно взяли и понесли.

Ближе к выходу Максим уже сам переставлял ноги. Его выгрузили из пролома, заваленного кирпичами и засыпанного штукатуркой. Сознание медленно возвращалось к Кореничу. Вокруг него сновали солдаты, кто-то сдавленно смеялся. Над Берлином висело облако ядовитого дыма, но дышалось уже лучше – невзирая на запах гари. Кенигплац напоминала перепаханное поле. Вздыбленная земля, заваленные траншеи, противотанковые ежи, обломки орудий, сгоревшие танки. Все здания вокруг рейхстага лежали в руинах. Никто не кричал «ура», не подбрасывал в воздух шапки, не палил осатанело в воздух. Возможно, в будущем в фильмах о взятии Берлина будут показывать ликующие толпы на ступенях павшего рейхстага, все такое, а сейчас… Армия валилась с ног, от нее почти ничего не осталось, люди хотели элементарно отдохнуть, не думая о войне.

Работали похоронные команды – серые личности в длинных шинелях бродили среди павших, отыскивали раненых, сортировали трупы… Погибших было не счесть. Кричали о потерях немцев – 2500 убитых при штурме, 1650 сдавшихся в плен. О своих потерях заявляли скромно: по официальным данным, 150-я стрелковая дивизия при штурме потеряла 18 человек убитыми и 50 ранеными. 171-я стрелковая дивизия – 14 убитыми и 31 ранеными. В своих мемуарах полковник Зинченко – командир 756-го полка – впоследствии укажет, что в боях за рейхстаг дивизия потеряла 63 человека убитыми и 400 ранеными. Очевидно, тысячи тел в советской форме, устилающих подступы к рейхстагу и все этажи, были из тех подразделений, которых не существовало в природе…

Ноги не держали Максима. Он опустился на ступень, закружилась голова. К нему подходили фронтовики, участливо о чем-то справлялись, удивлялись, сочувственно качали головами.

– Минуточку, – через толпу пробился молодой офицер в лейтенантской форме – на удивление чистенький, в сверкающих сапогах, присыпанных лишь легким, каким-то стыдливым пушком пыли. – Это что же мы имеем, товарищ боец? В то время когда наши войска героически штурмовали рейхстаг, выковыривали врага из подвалов, проливая кровь, вы сидели внизу, вместе с немцами, неизвестно чем там занимались… – он завис над Максимом, смотрел на него пытливо, требовательно, с какой-то брезгливостью.

– Я их уничтожал – там, в подвалах, товарищ лейтенант, – машинально отозвался Максим, поднимая голову.

– Ну, это еще надо проверить, – лейтенант сдвинул в кучку брови. – Лично мне представляется, товарищ боец, что вы просто струсили и решили отсидеться. И это еще самое мягкое из моих подозрений – боюсь, что на деле все гораздо серьезнее. Не желаете признаваться? Ну что ж, мне придется сопроводить вас в штаб полка, где компетентные товарищи во всем разберутся.

Солдаты, окружившие Максима, недовольно заворчали. Лейтенант нахмурился.

– Бойцы! Вот вы двое… немедленно доставить подозрительного субъекта в штаб… Чего вы так смотрите, вместо того чтобы выполнять? – лейтенант облизал пересохшие губы. – Я что, по-вашему, должен сделать?

– Застрелиться, лейтенант, – пробормотал Максим. – Ей-богу, это лучшее из всего, что ты можешь сделать… Вот скажи, из чего делают таких, как ты? Из натуральной древесины?

Двое или трое хихикнули. Оскорбленный лейтенант побагровел. Выхватил «ТТ» из кобуры.

– А ну, встать! Как ты смеешь!..

– Это я-то как смею… – рассвирепел Максим – и откуда только силы взялись!

Он поднялся, схватил оторопевшего лейтенанта за грудки и резко встряхнул:

– Да чтоб ты сдох, падла! Из-за таких, как ты, крыса тыловая, и нет житья в нашей стране хорошим людям! Чего примчался сюда? Кончился бой, можно и отметиться среди фронтовиков, власть свою сраную показать – ведь бояться уже нечего, так? Чего зенками лупаешь, чистюля? – он вывернул руку, и пистолет, направленный ему в живот, упал на землю; лейтенант затрясся от страха. – Перед тобой боевой офицер, шмакодявка, да я таких, как ты…

Максим, уже не контролируя себя, замахнулся кулаком – лейтенант съежился, что-то запищал, закрылся руками, защищая свою лощеную шкурку.

Коренич отдубасил бы его, как отбивную – и плевать на субординацию и нарушение воинской дисциплины, – но тут из разрушенных кварталов, примыкающих к зданию швейцарского посольства, простучала автоматная очередь, хлопнуло несколько выстрелов. Солдаты бросились к руинам, открыли огонь. Пули чиркнули по фронтону рейхстага, обвалив кусок штукатурки. Бойцы присели, кто-то бросился в укрытие. Лейтенант задергался, вырвался и, запнувшись на крыльце, юркнул в проем. А Коренича уже кто-то схватил за рукав и оттащил за поврежденные взрывами колонны. И только там отпустил – в толпе, не желающей реагировать на далекие выстрелы. Дрожало перед глазами рябое изможденное лицо с глубоко продавленными носогубными складками.