Битва за Берлин последнего штрафного батальона - [10]

– Вот он, леденящий душу капут, – растягивал рот в скабрезной ухмылке лейтенант Смуглянский, командир взвода Максима. – Страшно сукам… А нам как было страшно в сорок первом?

Немцы со страхом разглядывали победителей. Неужели это та самая армия, которую они пинками гнали в сорок первом? А теперь они сами бегут, и недалек тот час, когда придет последний, сокрушительный пинок…

Гауптман порывался что-то сказать, морщился, пыжился, как замерзший воробей.

– И тебе мира и процветания, уважаемый немец, – склонился в издевательском поклоне Борька Соломатин, чем вызвал новую порцию солдатского веселья. – Смотри-ка, мужики, улыбаются – чувствуют, басурмане, нашу доброту.

– И почему мы такие отходчивые? – вздохнул Бугаенко. – Сколько наших поубивали, а теперь стоят тут такие, зайцы дрожащие – и даже морды им быть неохота.

– Ладно, не будем философствовать о ширине русской души, – отрубил Трофимов. – Что, немчура, шпрехаете по-русски? Хоть одна соображалка на толпу имеется? Давай, замполит, переводи, ты у нас полиглот. С пленными мы не воюем. Пусть переваливают через окоп, строятся в колонну по два и с поднятыми руками… да чтоб повыше поднимали, а то не считается! – топают в наш тыл. Там найдется, кому их оприходовать. Конвойных выделить не можем, сами дойдут – чай, не баре. И чтобы никаких там инцидентов – вроде побега, качания несуществующих прав и тому подобного, а то живо всех положим. В общем, ауфвидерзейн, майне кляйне, ауфвидерзейн.

Немцы выбирались из траншеи, пугливо озираясь на диковатых штрафников, поднимали руки, строились. Гауптман срывающимся голосом отдавал приказания. Пленных набралось не меньше тридцати. Пошатываясь, спотыкаясь, они уходили вниз по холму. Лес рук покачивался над понурыми головами.

– Красотища, любо-дорого смотреть, – выразил общее мнение Борька. – Так и смотрел бы, так бы и смотрел…

– Ничего, насмотришься еще, – проворчал Рывкун.

Прозвучал глухой выстрел, люди задергались, вжали головы в плечи. Кто-то вскинул автомат. Но штрафников происходящее не касалось. Плешивый обер-лейтенант утаил личное стрелковое оружие, а обыскивать всю толпу штрафникам не хотелось. Он приставил пистолет к виску, нажал куда надо и вывалился из строя. Немцы шли как ни в чем не бывало, лишь некоторые косились на агонизирующее тело. Покрикивал гауптман, не желающий сводить счеты с жизнью.

– Надо же, белая кость и голубая кровь, – схаркнул на землю Ситников. – А впрочем, уважаю парня за этот выбор. Вот бы все они так.

– Батальон, строиться в боевой порядок! – прорычал Трофимов. – Поротно! Забыли, что мы вообще-то наступаем? По порядку рассчитаться! Командиры рот, доложить о количестве людей! Где командир второй роты, мать его?

«Отчислен за прогул», – подумал Максим.

При штурме высоты в штрафном батальоне майора Трофимова погибли семьдесят три человека, восемнадцать были тяжело ранены. Получившие легкие ранения остались в строю, их зашили и перевязали. Солдаты роты НКВД конвоировали пленных в тыл, похоронные команды сортировали и складировали трупы, санитарные «ГАЗ-55» рычали, собирая раненых. Батальон шел дальше, прочесывая перелески и сталкиваясь с разрозненными группами противника, потерявшими связь со своими.

Ночка выдалась ударной. Пехотным частям удалось взломать первую линию обороны и продвинуться – где-то на пять, а где-то и на десять километров. Директива штаба фронта гласила: стремительно двигаться вперед. Пункты сопротивления, не взятые с хода, обходить, наступать дальше. Развивать успех, покуда враг не опомнился. 47-я армия генерала Перхоровича зависла над Берлином с севера и с флангов отрезала столицу рейха от северных земель. 3-я и 5-я ударные Кузнецова и Берзарина, 8-я гвардейская Чуйкова кромсали немецкую оборону с востока, медленно, но верно сокращая расстояние до Берлина. Немцы бросали в бой последние резервы, сопротивлялись отчаянно, обреченно. На юге 1-й Украинский фронт наступал еще успешнее. Маршалу Коневу везло. Дымовая завеса привела в замешательство передовые посты противника. Ударные батальоны форсировали Нейсе, захватили плацдармы на левом берегу. Инженеры быстро наладили переправы. К середине дня 16 апреля наступающие вышли ко второй полосе обороны. Почувствовав угрозу прорыва, немецкое командование бросило в бой не только тактические, но и оперативные резервы – и безуспешно пыталось сбросить советские войска в реку.

Но наши все равно прорвались. К исходу дня войска пробили главную полосу обороны и продвинулись на тринадцать километров. По узкому проходу на запад пошли 3-я и 4-я танковые армии генералов Рыбалко и Лелюшенко, подошли к Шпрее, с ходу форсировали ее…

Майор Трофимов подгонял своих солдат – его подразделение не отставало от соседей, но так и не сумело вырваться вперед. Над головами проносились штурмовики, чуть выше – «вторым слоем» – шли полки тяжелых бомбардировщиков, бивших в глубь обороны.

До рассвета бойцы первой роты лихим броском заняли деревню Райхау.

– Ни хрена себе деревня, – бормотали солдаты, разглядывая добротные каменные строения, помпезное здание католической церкви, вымощенные брусчаткой улицы, ухоженные тротуары.