Битва - [8]

:

— Грабежи — неотъемлемая часть войны, вы не находите?

— Мне бы не хотелось так думать, — ответил Анри.

— Вы помните историю о походе Марка Антония в Армению? Его солдаты изуродовали золотую статую богини Анаит, распилив ее на части. Одному из них досталось бедро. Вернувшись домой, легионер продал бедро богини, на вырученные деньги купил дом в провинции Болонья, земли, рабов... Сколько древнеримских легионеров, друг мой, вернулись с награбленным на Востоке золотом? Оно способствовало развитию ремесел и сельского хозяйства в долине реки По. Спустя двадцать лет после сражения при Акциуме[33] провинция процветала...

— Довольно, Перигор, — поморщился Лежон. — Кончайте ваши экскурсы в историю!

— Об этом написано у Плиния[34].

Наконец дверь открылась, и перед ними предстала пожилая дама в тюрбане из белого крепа. Лежон, который был родом из Страсбурга, заговорил с ней по-немецки. Дама ответила ему на том же языке, и только тогда полковник почувствовал облегчение. Он жестом пригласил Анри следовать за ним и шагнул в комнату.

— Я вас покидаю, — сказал Перигор. — В этом халате я выгляжу непрезентабельно.

Анна Краусс оказалась семнадцатилетней жгучей брюнеткой с большими зелеными глазами. Лежа на софе, она делала вид, что читает, но, когда мужчины направились к ней, отложила книгу, спустила ноги на пол и села, чтобы надеть сандалии с ремешками, подобные тем, что носили римлянки. Обувшись, девушка грациозно встала. Ее длинную юбку из тончайшего индийского перкаля украшали вышитые цветы жасмина, брошь в античном стиле удерживала на круглых плечах кружевную тунику, на руках не было никаких украшений. Тонкая талия и широкие бедра придавали ей вид хрупкий и в то же время основательный. Освещенное контражуром, ее тело просвечивало сквозь легкое платье, и девушка напоминала аллегорическую фигуру, возникшую прямо на поле боя. Лежон смотрел на Анну влажными глазами, он так боялся за нее. Они вполголоса заговорили по-немецки. Анри держался поодаль, на висках у него блестели капли пота, щеки горели румянцем. Его бросало то в жар, то в холод. Не осмеливаясь пошевелиться, он исподтишка разглядывал Анну Краусс. Ее очаровательное нежное личико напоминало ему пастель работы Розальбы Каррьеры[35]. Он совсем недавно восхищался ею у знакомого коллекционера из Гамбурга. Но в отличие от пастели бархатистость кожи была настоящей, а лучи солнца, проникавшие через оконный витраж, придавали ей еще больше мягкости и внутреннего света.

Через какое-то время Лежон обернулся к Анри и перевел ему содержание разговора. Несмотря на два года, проведенных в Брунсвике, где все говорили с ним по-французски, если не считать служанок, с которыми он кувыркался в постели, Анри так и не освоил тяжеловесный немецкий язык.

— Я сказал ей, что в среду отправляюсь к понтонерам на Дунай, потом в штаб, чтобы подготовить размещение войск на острове Лобау.

— Да, — кивнул Анри.

— Еще я сказал, что во время моего отсутствия надежный человек должен защищать дом от подонков, которых полно в нашей армии.

— От подонков, конечно...

— И, наконец, я сказал ей, что ты поселишься здесь, потому что ты остаешься в Вене.

— А...

— Ты не согласен, Анри?

— Согласен...

— Ее нельзя оставлять одну в захваченном городе!

— Нельзя...

Анри не находил нужных слов и, как попугай, лишь повторял их за Лежоном в конце фраз.

— Ты сильно занят?

— Занят...

— Анри, ты слышишь меня?

Анна Краусс откровенно улыбалась. Неужели она насмехалась над этим большим, краснеющим от смущения юношей? Была ли хоть капля симпатии в ее насмешке? Немного расположения? Любила ли она Лежона? А Лежон ее? Луи-Франсуа взял Анри за плечи и встряхнул.

— Ты не болен?

— Болен?

— Посмотрел бы ты на себя!

— Нет, нет, все в порядке...

— Тогда отвечай, дуралей! У тебя много вещей?

— Итальянская грамматика Венерони-Гаттеля, гомеровская «Иллиада» в переводе Битанбе, Кондорсе[36], «Жизнь» Альфиери[37], пара вещей из гардероба, кое-какие безделушки...

— Отлично! Пусть завтра утром твой слуга привезет все это сюда.

— Слуга сбежал от меня.

— Нет денег?

— Мало денег.

— Я это улажу.

— Еще нужно получить согласие Дарю.

— Он согласится. Ну что, идет?

— Конечно, Луи-Франсуа...

Лежон вкратце изложил Анне содержание разговора с Анри, но девушка ухватила суть и захлопала в ладоши, словно в знак согласия. Анри дал себе слово серьезно заняться немецким, поскольку теперь у него появился для этого веский мотив. Анна Краусс тут же обратилась к нему с каким-то вопросом, и, хотя смысл его ускользал от Анри, мелодику он уловил правильно.

— Луи-Франсуа, что она мне сказала?

— Она приглашает нас на чай.

Поздним вечером Лежон получил приказ безотлагательно вернуться в Шенбрунн к Бертье. Анри, оставшись один, принял приглашение Перигора прогуляться по городу. На самом деле он рассчитывал поподробнее расспросить его о жизни Анны Краусс, — начиная с полудня, эта тема интересовала его больше всего на свете. Лежон вручил ему пачку фальшивых банкнот, полученных от Дарю, потому Анри с легким сердцем согласился на вечерний променад. Перигор хоть и болтал без умолку, неплохо знал город и его жителей, поскольку бывал в Вене раньше, и по его совету они отправились в сады у кафе Хугельмана, находившиеся на берегу Дуная неподалеку от сожженных мостов. Несмотря на теплынь, нигде не было видно ни купальщиков, ни лодок, ни турецких матросов — одни только солдаты.