Вовка вскочил — девица вцепилась в руку. Главное, не понять: смеется или плачет? и какой во всем этом смысл? и есть ли он вообще?! У Вовки голова — кругом, а заводила с цветком — тут как тут. Сорвал с себя платок и петлей набросил на Вовкину шею. Стиснул, потянул концы — глаза на лоб: ма-ама!
…а по ним ходить.
Меньше всего хотелось Вовке ввязываться в драку. Не нужны ему неприятности, не нужны. Но в глазах-то темнело, и напирать стали. Хошь-не хошь, а нужно спасаться. И Вовка, чтобы ослабить удавку, шагнул, отпихнув девицу, прямо к парню и, почувствовав, что сейчас на него бросятся эти, ударил справа в роскошный, что метелка, ус.
И завертелась карусель.
Вовку бить не дали, Вовке бить не дали. Парни в бескозырках были оскорблены. Как, наших бьют, бьют наших с океана? И заслонили Вовку плечами. А морячок с широкой нашивкой у плеча, с которым познакомился, но не обменялся именами, потащил Вовку за дверь. Что-то говорил, но от волнения, от нервной встряски, влетали в уши отдельные слова: «не стоит», «мы сами», «в порт». Да, в порт, куда он безнадежно опаздывал. Вернее, уже опоздал. А если?… Вот же — коляска и… На вахте сэр Джон!
В баре звенели стекла. Уже мелькали за стеклами бескозырки с помпонами: кажется, французский флот, забыв о поражении при Трафальгаре, пришел на помощь бриттам.
На причале — ни души. Вот так — ни катера, ни Гордеича, а ведь наверняка сидит сейчас у помпы и доказывает, что он не виноват в том, что этот подлец Струков смылся от группы, укатил в коляске и где его теперь искать? Ищи-свищи…
Вовка разделся до трусов. Потом и трусы снял, а ботинки поставил в сторонку: не сопрут за ночь — утром заберет.
Одежду стиснул, скрутил в плотный сверток и стянул ремнем Паспорт моряка — в самой-самой середке, куда не скоро доберется вода. Резинкой, вынутой из трусов, пристроил сверток к затылку.
Закат угасал, а музыка делалась все слышнее, все громче. Летела к нему, а он плыл, держа на корму огромного «Рафаэля». Белый сахарный город, набитый туристами… Лайнер пришел днем, когда Вовка жарился на пляже. «Каскад», крохотный мятый «Каскад», прятался за ним и тоже слушал музыку с итальянца.
А Вовка Струков плыл, плыл до тех пор, пока тихую>: музыку не забил трескотней движок мотобота: помполит послал команду на розыски «беглеца». На носу алела в последних лучах лысина электромеханика. Гордеич бдил, Гордеич был на боевом посту…
Вовке Струкову прихлопнули визу: опозорил.
Владимир Струков работал в порту, работал на разных посудинах, закончил училище и, хотя каждый год подавал на визу, получил ее только через семь лет.
Владимир Васильевич Струков, капитан дальнего плаванья, держит в каюте портрет адмирала Нельсона и репродукцию с картины, изображающей Трафальгарское сражение. Когда его спрашивают о причинах, видимо, пристрастного выбора изображений, Владимир Васильевич отвечает, что «было дело под… Трафальгаром». Он принял, правда, косвенное участие в битве, но, тем не менее, подобно Нельсону, понес некоторый урон. Тот был смертельно ранен в сражении, а ему, Струкову, прокусили ухо. И в доказательство трогал раздвоенную мочку. И воздерживался в дальнейшем от каких-либо комментариев.
