Битва на поле Куликовом - [9]

Мальчик вошел в кузницу. У наковальни стоял мастер-кузнец, отец Доронки. В левой руке он держал в щипцах кусок железа, медленно поворачивал, подставляя под удары. А в правой руке кузнеца маленький молоточек: стук молоточком по железу — показывает мастер, куда бить надобно. А два подмастерья бьют по указанному месту кувалдами.

Стук — молоточком, бух — кувалдой. И от красного куска железа искры во все стороны разлетаются.

Все чаще и чаще постукивает молоточек, а за ним молоты словно вдогонку торопятся. Все больше и больше огненных звезд рассыпается и тухнет в черной от копоти кузнице.

Рядом с отцом Доронка стоит, одногодок Юрки, тоже ему недавно девять лет исполнилось. Внимательно следит Доронка за работой кузнецов: учится…

Когда кусок железа начал остывать, стук молотов прекратился, и один из подмастерьев положил длинную полосу железа на тлеющие в горне[6] березовые угли, а другой начал мехами раздувать огонь. И тотчас между слегка притухшими углями забегали красные змейки и окрылись в ярко засветившихся углях.

Смотреть, как снова медленно раскаляется железо, было неинтересно, и Юрка сказал другу шепотом:

— Доронка, пойдем рыбу удить. Вчера дядя Михалка, что за три двора от нас живет, язей, голавлей, ершей и щук наловил великое множество.

— Недосуг мне, да и врешь ты.

— Вру? Да он еще судака поймал и одну стерлядку.

— Стерлядку? — Доронка уже колебался: может, правда, пойти?

— А еще, говорят, осетра поймали, во какого! — И Юрка раскинул руки так широко, как только мог.

Доронка знал, что заходят иногда осетры в Москву-реку из Волги, но даже если бы им попался осетр, разве они вытащили бы его на берег?

— Ну, может, налима поймаем иль сома, жирнющего, с усами, — не унимался Юрка.

— Нет, недосуг, — опять стал серьезным Доронка, посмотрев на отца.

— Пошли! — не отставал Юрка. — У меня на удилище новый берестяной поплавок, а ты блесну бы взял на щук, а?

— Нет, дела у меня, — наотрез отказался Доронка.

— А какие же?

— Учусь. Пока помогаю батюшке: меха раздуваю, воду ношу. Вот смотрю, как меч куют. А подучусь малость, так вместе с ним выкуем и мне доспех. Батюшка говорит, что к тому времени как раз придет пора татар воевать, понял?

У Юрки глаза раскрывались все шире.

— К князю Дмитрию Ивановичу в войско пойду! — гордо продолжал Доронка, видя, как ошеломили его слова друга. Когда он замолчал, Юрка вздохнул:

— Счастливый ты: и пику и шлем себе выкуешь, а мой батюшка сможет научить меня только подкольчужную рубашку сшить из кожи.

— А без нее тоже нельзя, — ответил Доронка. — Как ударят саблей, так кольца в тело и вопьются, коль рубашки не будет. Давай так: ты мне рубашку сошьешь, а я тебе доспех выкую.

— И вместе пойдем в войско князя Дмитрия Ивановича?

— Вместе!

Лица мальчиков сияли. Юрка думать забыл и о жирном налиме, и об осетрах, что заплывают из Волги в Москву-реку.

Железо в горне снова накалилось. Кузнец захватил его клещами и положил на наковальню. Подручные взяли кувалды…

— Сюда! Сюда! Сюда! — показывал маленький молоточек, и громадные молоты послушно били в указанное место.

Стояли два друга, Юрка — сын сапожника, Доронка — сын кузнеца, смотрели, как меч куют. Битва с татарами представлялась им игрой…

ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ

Плотницкой работы в Новгороде Великом хоть отбавляй. Топор Степанки — плотника искусного — без дела не лежит. За мастерство Степана берут в любую артель. Вот и теперь рубят купцу новый дом. Веселит сердце работа. Шутят плотники. Затянули песню про девицу, что как месяц ясна, чьи глаза как синь озера.

Степан не поет: не горазд, и слов не запоминает, и напев не получается. А слушать, как другие поют, любит.

Под песню хорошо думается. Вот и сейчас вспомнил про свою жену, что с двумя сыновьями осталась дома, в деревне, во владениях князя Андрея Константиновича суздальско-нижегородского.

«Как-то она там, лебедушка моя, одна управляется? — думает Степан. — И ребятки мои здоровы ли?»

— Бог в помощь, — прервал его мысли старый изможденный человек в рубище. — Не подадите ли куска хлебушка, мастера славные? Издалека иду.

Дали плотники страннику хлеба, ковш кваса поднесли. Спросил кто-то:

— Откуда же путь держишь, человече?

— Из Нижнего Новгорода, — ответил старик. — И беда там великая сотворилась.

Степана холодный пот прошиб:

— Что содеялось? Сказывай скорее!.. — забеспокоился он.

— Страшный мор начался, — тихо заговорил странник. — Разом ударит человека, как рогатиною, под лопатку или в грудь против сердца, а то меж плечами… И занедужит человек, начнет кровью харкать, внутри пылает огонь. Потом прошибает всего с ног до головы, дрожь начинается. День, два, редко три полежит человек и умирает в страшных муках. А у которых, говорят, шея вздувается, желвак под пазухою вскочит, а то под скулою аль за лопаткою. Сказывают, умирает за день человек по семьдесят, а то и по сто, да и по полторасту…

— А ты не врешь? — едва выговорил Степанка.

— Помилуй бог, — перекрестился странник. — Как можно о такой беде напраслину нести? Слово вымолвить тяжко. Спаси, господи, от мора страшного вольный город Великий Новгород!

— Идти мне надо! — поднялся Степан.

— Это куда же? — удивились плотники.