Битва на Калке - [12]

— Да ты, я смотрю, ешь то по-нашенски, — похвалил его Путята, разделавшись со своим зайцем и вытирая руки о штаны, — Пора продолжить разговор наш пришла. Так из каких земель-то родом будешь, путник неизвестный?

— Родился я сам в Питере, — начал было Забубенный, но быстро поправился, — ну то есть в землях северных, что рядом с морем северным лежат. А сродственники мои, те вообще из Новгорода родом происходят.

— Вот значит, откуда ты, — довольно осклабился воевода, — из Новагорода. Теперь понятен мне нрав твой буйный. В землях ваших и князей-то уважать не хотят, всяк боярин на свой лад талдычит. Хотят, зовут к себе князя, хотят, изгоняют. У нас паря, не так. У нашего князя не забалуешь. Он у нас голова, не то, что ваши бояре, которые с жиру бесятся. Да воротят, что хотят. Никто им не указ. Новгород, оно конечно, богатый город, да больно своенравный. Разумею, добром это не кончится. Но и Чернигов, паря, не хуже.

«Ладно, хрен с ними, — подумал Григорий, — буду новгородцем, раз уж им так понятней. Тоже ничего, кстати, город. Не из последних. Да и правда это почти, по крови-то я как раз новгородцем получаюсь. Память предков заговорила».

— Да я что, — нашелся Забубенный, — Я разве что сказал. Классный город Чернигов, спору нет. И князь у вас молодец и воевода у него просто супермен. Даже бэтмен.

— Ты паря, говори да не заговаривайся, — остановил его Путята, — Не понять мне тебя иногда. Где это ты иноземных словесов понахватался? С караванами купеческими ходил, что ли в земли отдаленные?

Забубенный призадумался «Врать, не врать»? Решил врать. После освобождения от бесконечных скачек у него наступила временная эйфория. Требовалось расслабиться. Жаль, водки не было, зато хоть потрепаться можно. Все легче станет.

— Ну да, было дело. В загранку ходил многократно. Ну, там, в Швеции бывал, в Германии. Во Франции пару раз. А дальше всего ходил я за море-окиян западный на Кубу, такой отдельный остров в Карибском море расположенный. А дальше за ним большая земля есть, где живут индейцы. Ну, это люди такие, что перья себе в голову натычут, морду краской намажут и по полям скачут, охотятся. Или весь день поют песни.

— Это что ж за люди такие, — подивился один из ратников, — полоумные что-ли?

— Да брешет он, — заявил Данила, и уточнил диагноз, — Никто море-окиян переплыть не может. Как с Савраски сверзнулся, так у него сейчас только разговор прорезался. Вот и брешет.

— Нет, не брешет, — вдруг вступился за него ратник, сидевший по соседству с Данилой на поваленной сосне.

— А ты почем знаешь, Куря? — поинтересовался черноусый Данила.

— А потому знаю, что лет пять назад гостил в Новегороде. Не дружинником князя черниговского я тогда был, а воином свободных занятий. Нанялся я охранять местных купцов, а те меня к каравану добытчиков приставили. Вот и побывал я с новгородскими ушкуйниками в дальних походах. А они тогда ходили свои северные земли объясачивать. Вот в тех то походах и видел я промеж людей обычных, особенных людей, что украшали себе головы перьями, морды мазали краской, да выкуривали всякие зелья, а потом в пляс пускались, в бубен наяривая. Это они так духов лесных задабривали, чтоб на охоту везение выходило. А людишки те прозываются у них шаманами, то бишь колдунами по-нашенски.

— Это что же выходит, — рассуждал сам с собою Данила, — что Григорий бает, будто народы заморские все в шаманах-колдунах ходят?

— Да нет, мужики, — попытался объяснить Забубенный, — это у них как бы одежа такая из перьев, ну как у тебя штаны, да рубаха. А шаманов среди них тоже немного.

— Что же за чуда в перьях такие? — опять удивился Данила, — А погоды там какие? Тепло там или холодно?

— Да по-разному, — продолжал рассказывать Забубенный, — на одном берегу жарко. Там почти все голые ходят, крокодилы плавают в речках, да пираньи — рыба такие, что людей едят. А на другом берегу той земли холодно, как на нашем севере, все в мехах завернутые живут.

— Велика, видеть та земля, — вставил слово воевода, — А прозывается она как?

— Америкой прозывается, в честь одного морехода иноземного.

Путята призадумался.

— Викинга, что ли? — уточнил воевода.

— Нет, не викинга.

— Думаю я, что брешешь ты, маненько, Григорий, — рассудил воевода, — Нет такой земли на свете, чтоб викинги туда не смогли доплыть. Им все ведомо. А если есть земля большая за северным морем, то там и людей быть не может, ибо никто еще оттуда к нам не доплывал. Значит, должно там быть адским местам, да господним страхам. А людям там делать нечего.

Промолчал на это Григорий, не стал спорить с воеводой. Пусть себе думает, что нет Америки. Ее ведь и правда нет пока. А может и не будет вовсе.

Глава четвертая «Темные люди»

Тем временем ратники дожевали свою зайчатину. Трапеза закончилась, пришло время отходить ко сну. Поразмыслив о чем-то, Путята подозвал знаком помощника:

— Данила, выставь кругом крепкие дозоры. Мы еще не на своей земле, хоть и рядом, а в лесу этом, сказывают, много беглых людишек колобродит. Могут ночлег нечаянно подпортить. А нам это ни к чему.

Данила кивнул и, кликнув дюжину ратников, растворился среди деревьев в наступившей темноте. Оставшиеся бойцы, сняв седла с коней и положив мечи рядом с собой, стали прямо на земле укладываться на ночлег. У Забубенного не было ни седла, ни меча. Лежал он, завернувшись в накидку данную ратниками прямо на земле, на каких-то кочках и корнях у огня, но и этого ему было сейчас довольно. Главное, что бешеная скачка прекратилась хоть на время и его измученное тело не бьется поминутно о хребет Савраски.