Битва - [12]

Ещё мы вызнали, что Пантелей, пообщавшись с Созерцающими, ушёл в портал — только его и видели. И как с ним встречаться дальше, знал только убитый жрец, который эту шайку наёмных колдунов привёл. Так что в этом мы тоже оказывались в пролёте.

А ещё пленный нас здорово разочаровал в одном: сообщил, что по реке в сторону Пограничного идёт баржа с боеприпасами для миномётов и полковых пушек. А мы-то надеялись, что осада форта пойдёт теми запасами, которые сипаям удалось увезти с собой, отбиваясь от частей пришлых. А не тут-то было…

— Порошин, что делать будем? — спросил пограничник с петлицами штабс-капитана — начальник разведки гарнизона. — Раздолбят ведь всё они из миномётов. И до твоих птичек дотянутся рано или поздно.

— Дотянутся, — согласился комэск. — А что я могу сделать?

— Взлететь на «громовержце»[31] своём, — подсказал Шадрин.

— С ума сошёл?

У комэска чуть пилотка не свалилась — так резко он подкинулся.

— И как я взлечу? Всё под обстрелом, с опушки бьют. Хорошо, что ворота ангаров в другом направлении, а то бы уже все «птички» издырявили. — Порошин помолчал, затем спросил: — Сколько продержимся здесь, как думаешь?

— Сколько-то продержимся, — подумав, ответил комендант. — День, два… Хорошо, что миномёты у них не дивизионные, накаты над ангарами им не пробить, на совесть делали, а к воротам не подпустим. Главное, чтобы нашу артиллерию не раздолбали.

Комэск не меньше минуты молча кусал губы, затем кивнул:

— Надо что-то придумать. И без машин оставят, и нам здесь головы поднять не дадут.

— О том и речь, — пробормотал комендант, болезненно сморщившись при звуке очередного разрыва снаряда на стене форта. — А если гаубицы разнесут, чем рано или поздно всё это закончится, — тогда вообще хана. Развалят стену с заграждениями — и войдут внутрь. Нас тут раз, два и обчёлся.

— Ну, нашу стену так просто не развалишь, — присоединился к разговору пограничный поручик, тот самый, что с нами прорывался, по фамилии Николаев. — Её ещё и заговаривали.

Брёвна действительно были промаркированы рунами «Ир» и «Ac», означающими прочность и здоровье. И руны заметно излучали. В укреплениях это нормальный обычай. И для прочности заговаривают, и от гниения даже. Держались брёвна крепко. Хоть попадания и повреждали дерево, но всё же не так, как могло бы, будь оно обычным.

— Если из пушек долбить и долбить, то развалится, никакие заговоры не помогут, — буркнул комендант, явно страдающий при виде такой порчи вверенного ему имущества.

Я молчал, стоя рядом и в разговор не вмешивался. Но то, что положение складывается безвыходное, понимал уже без посторонней помощи. А каким ему ещё быть-то, если нас в форте неполная рота, а вокруг чуть не бригада с приданными средствами? К тому же, насколько известно стало из сеанса прервавшейся связи, возвращавшиеся в форт пограничники в составе роты попали в толково организованную засаду, были подрывы на фугасах, и, понеся потери, подкрепление отступило на соединение с остальными подразделениями. Так что помощи ожидать пока не приходилось. И начальник пограничной разведки был прав на все сто — спасти нас мог только «громовержец» с его мощным вооружением. Взлететь, засечь миномёты и разнести их в клочья вместе с расчётами — было этому самолёту вполне по силам.

Но сначала надо взлететь, а для этого его следовало завести, выкатить из ангара, проехать на нём до начала полосы, развернуться, разогнаться, оторваться от земли, набрать высоту… И всё это под винтовочным и пулемётным обстрелом. А возможно, и артиллерийским. Больше похоже на попытку самоубийства. Противник как раз по другую сторону аэродрома пристроился, на опушке леса. Правда…

— А что, у вас за лётным полем вал, что ли? — спросил я комэска.

— Нет, естественный бугор, — покачал он головой. — Но полосу так проложили, чтобы из леса никто не пальнул в самолёт, если банда какая налетит. Мы же днём их обычно открыто держим.

— Так саму взлётную полосу обстреливать не получится?

— С фланга не получится. А продольным огнём она накрывается запросто. Про артиллерию молчим, — ответил разведчик. — Ты нас за дураков-то не держи.

— С какой стороны простреливается? Отсюда не пойму… — спросил я, шаря стеклянными буркалами бинокля по лесным опушкам.

Возле наблюдательных щелей бетонной коробки НП начали биться пули, но внутрь пока не залетали. Щели здесь по уму сделали: и рикошета не будет, и попасть в них даже снайперу сложно, и смотреть наружу удобно, мёртвых зон нет.

— Простреливается с обеих сторон. При развороте самолёт обязательно подловят, и при взлёте будут прямо в брюхо лепить, — сказал комэск.

— И что? — оживился, словно поймав какую-то мысль, начальник разведки. — Глубина порядков у сипаев наверняка никакая, оттуда же они прорыва не ждут. Считай, одна шеренга обстреляет, и та редкая. Крупнокалиберных пулемётов мы у них пока не заметили, единые бьют. Вполне может взлететь машина.

— Взлететь может, — вздохнул лётчик. — Но пока эта корова летающая разворачиваться будет на престарте, его из обычных пулемётов успеют в клочья разнести. И площадь плоскостей у него такая, что только слепой не попадёт.