Битва колдуньи. Сага о мечах - [13]

Племянник Моди, заболевший раньше других, первым проходил страшную дорогу. На пятый день у него усилился жар, вся кожа покраснела и натянулась, так что каждое движение причиняло мучительную боль. Глаза его налились кровью, веки опухли – Ингвиль содрогалась при каждом взгляде на него и думала, что ожившие мертвецы, должно быть, не так страшны. Она не знала, каким племянник Моди был до болезни, но сам Моди, почти не отходивший от Хродмара, постарел от горя, и Ингвиль было жаль его даже больше, чем самого больного, который почти ничего не сознавал.

Вечерами, если у них выдавалось свободное время, Ингвиль и Моди часто сидели на берегу вдвоем. Моди рассказывал ей о своем племяннике, как будто надеялся уговорить самих норн переменить их жестокое решение.

– Не могу поверить, что боги так беспощадны и хотят отнять у меня Хродмара! – говорил Моди. – Мой сын Торгард погиб еще семь лет назад, когда ему было лишь двадцать, и с тех пор только Хродмар – все мои надежды и мое счастье. Мне жаль, что ты не знала его раньше, йомфру. Тогда бы ты поняла, отчего я так горюю. И узнала бы, как заплачут все женщины в Аскефьорде. Ведь Хродмар – самый красивый парень во всем Фьялленланде! Среди молодых ему нет равных! И в битве, и в беседе он был лучше всех!

– Еще будет! – утешала его Ингвиль. Ей очень хотелось сказать что-нибудь более ободряющее, но любые слова казались слишком бледными и пустыми рядом с такой бедой. – Не надо говорить «был». Он крепкий парень и непременно поправится.

– Да, да. Ты права, конечно. Я верю, – твердил Моди, словно заклинал. – Я охотно отдал бы свою жизнь, только бы он выздоровел. С ужасом думаю о моей сестре, его матери. Он единственный из детей, оставшийся у нее! У них с Кари ярлом было четверо детей. Хродмар – третий. До него были мальчик и девочка, после него еще мальчик, но все они умерли очень рано, только девочка дожила до полутора лет, а остальные двое протянули еще меньше. Стейнвёр и Кари больше не на кого надеяться. Говорили, что его достоинств хватило бы на четверых! И это правда! Не может быть, чтобы он понадобился Хель прямо сейчас! Если бы ты знала, как его ценит Торбранд конунг! Когда мы с ним были в Граннланде прошлой зимой, в него влюбилась дочь тамошнего конунга. Она сама предлагала ему увезти ее. Он не захотел – она, бедняжка, не слишком-то хороша собой. А ему нужна такая же красивая жена, как он сам!

Ингвиль сочувственно кивала, подозревая в душе, что всеми этими достоинствами племянник обладал скорее в воображении любящего дяди, чем на самом деле. Тот Хродмар, которого она за эти дни узнала, не имел ничего общего с красотой и доблестью.

Сейчас никто не отличил бы прекрасного знатного ярла от последнего раба. Гнойная маска, в которой терялись воспаленные глаза, бессознательные хриплые стоны, отвратительный гнилостный запах могли бы ужаснуть кого угодно, но Ингвиль старалась не поддаваться страху и отвращению. Это была ее битва, и она собиралась выдержать ее с достоинством настоящего воина. За себя она не боялась – в восемнадцать лет собственная смерть кажется слишком далекой, даже если чужая сидит на самом пороге.

Через несколько дней в землянке обнаружился первый мертвец. Ингвиль ждала этого, даже знала, кто первым умрет, но все равно огорчилась.

– Бедный Торд! – пробормотал Моди и с тяжелым вздохом обратился к Ингвиль, удивившейся, каким образом он еще различает своих спутников: – Прикажи вашим людям готовить погребальный костер, йомфру. Не могу поверить, что Торд пойдет к Хель. Он был славным воином и заслужил бы другую посмертную участь![10]

– Но ведь вы были в походе! – попыталась утешить его Ингвиль. – Может быть, Один рассудит, что он погиб в битве с болезнью!

– Буду надеяться, что так… – ответил Моди, но среди морщин на лбу, в отсутствующем взгляде Ингвиль ясно читала ужас перед тем, что скоро и его племяннику, возможно, придется идти этим черным путем в подземелье… Не такого конца ему желали все, кто его любит!

Не сказав Моди об этом, Ингвиль велела работникам готовить побольше дров. Она помнила, чему ее учила Сигнехильда – на девятый-десятый день больные «гнилой смертью» начинают умирать. Срок настал, и мертвецы пойдут вереницей.

Уже к вечеру в землянке было еще три покойника.

Всю ночь Моди не спал, а ходил между больными, склонялся к лицам, ловил ухом звук затрудненного дыхания. К утру умерли еще четверо, а у Моди заметно прибавилось седых волос. Но племянник его еще дышал, хрипло и со свистом, – он не хотел умирать. Ингвиль посматривала на него с недоверчивым любопытством – первым заболев, он первым же должен был умереть. Однако парень отчаянно цеплялся за жизнь, и это бессознательное упрямство в борьбе с самым страшным врагом вызывало уважение и даже восхищение. Кое-что из того, что о нем рассказывал Моди, определенно было правдой!

– Хродмар, ты же такой молодой! – горестно приговаривал Моди, стоя перед лежанкой с молитвенно сложенными руками и глядя в страшную гнойную личину, под которой не видел, а только по памяти угадывал черты племянника. – У тебя впереди еще столько подвигов! Ну подумай хотя бы о своей матери. Представь: с Дозорного мыса поднимется дымовой столб, люди узнают «Тюленя» и во всех усадьбах и дворах закричат: «Корабль во фьорде!» Твоя мать бросит все дела, прибежит на берег, вытирая руки о передник, увидит корабль, а тебя на нем нет… У нее разорвется сердце, она упадет и умрет прямо там, на берегу! Каково ей будет узнать, что ты умер на Квиттинге от «гнилой смерти», погиб от проклятия квиттингской ведьмы!